Мария Визи - A moon gate in my wall: собрание стихотворений

Ночь бесконечная тащится.
Ах, далеко до восхода…
Звездное небо таращится,
бликами падает в воду.

Гаснут костры у становища,
пахнет полынью и мятой.
Из лесу вышли чудовища
тенью ночною, косматой.

Вот он, предел одиночества —
эхо последнего стона!
Давнему сбыться пророчеству
здесь, на реках Вавилона.

На равнине черной печали,
что крылом задела война,
полевые цветы молчали,
и на них глядела луна.

Где вчера корежились танки,
там сегодня из-под земли
красно-огненные саранки,
будто капли крови взошли.

А под ними — белые кости,
где разгар атаки утих.
Прилетайте, вороны, в гости —
громким граем плачьте о них!

Вставали облака с востока,
темнели и на город шли —
звезда сияла одиноко
над краем дремлющей земли.

Причалив, отдыхали боты
пришедших с моря рыбаков,
уставших от дневной работы,
дневных усилий и оков.

Заперта, оставлена обитель.
Тихо у кладбищенских ворот.
Отошел последний посетитель,
по домам разъехался народ.

И никто не видел, отъезжая,
— там, в углу, за розовым кустом,—
что еще какая-то чужая,
на коленях стоя под крестом,

плакала одна фигура в белом,
где цвела у камня резеда,
и на камне начертала мелом:
«Милый, помню и люблю всегда».

В Финляндии шумели сосны.
Неслись куда-то поезда,
летели мимо зимы, весны
и не вернутся никогда,
как те, давнишние года.

Потом — снега Сибири дальней,
где реже встретишь города,
где небо шире и хрустальней.
И снова мчатся поезда,
и нам неведомо куда.
Минуя поле гаоляна
из давних лет, издалека
другой приносит поезд рьяно
в края, где Желтая река
так неприветно широка.

Что после? Горы. Сайт Невада.
В долине редкий огонек.
Стучат колеса, значит, надо
в далекий путь, на долгий срок…

Но вдруг… к какому-то вокзалу
замедлил поезд. Вот перрон.
И багажа как будто мало!
Да впрочем нужен уж не он…

Три самолета помчались в бой
(Будь осторожен! Господь с тобой!)

Вражеский город заснул давно.
В городе всюду темным-темно.

«Что же погибло в темноте?»
«Тридцать пять человек детей…»

Рядом с верфями был приют —
Верфи всегда при налетах бьют.

Два самолета вернулись домой.
Только один не вернулся — мой.

Был океан суровый цвета стали
и низко чайки над водой летали,
когда входили в бухту корабли.

Лохматая вилась бурунов пена,
гудела над фарватером сирена
и серого тумана клочья шли.

На кораблях веселые матросы
последние сворачивали тросы —
довольны, что закончился аврал.

Был океан вечерний цвета стали
и гавани огни уже блистали…
А что сулила ночь — никто не знал.

Шли тропой лесных извилин
при луне.
Грозно гукал черный филин
на сосне.
Только нас ничто не смело
испугать —
на опушку вышли смело
через гать.
А потом восход встречали
у реки;
пели песни на причале
рыбаки.
Розовел и золотился
тихий плес…
Нам тогда еще не снился
омут слез.

В глухой и темной глубине
шевелятся немые рыбы,
где водорослей лес на дне
и розовых кораллов глыбы.

Среди бессменной темноты
в глуби своей беззвучной чаши
округло разевают рты
и круглые глаза таращат.

Но не завидуй рыбам, нет!
Пускай они не знают горя —
нам ближе сердцу солнца свет
и голубые блески моря.

Строили дома на горной круче,
храмы, укрепленья, водоем —
жили проще и, быть может, лучше,
чем теперь мы в городе живем.

Высекали памятников много,
украшали фресками дворцы,
поклонялись солнечному богу
их великолепные жрецы.

Но, блеснув в каком-то давнем миге,
вдруг исчезли все с лица земли,
не оставив нам открытой книги,
где бы прочесть о них могли.

И в конце немых тысячелетий
мы глядим, неграмотные дети,
их жилища заселили птицы, звери джунглей.

Выступили слезы на ресницах
бога солнца на стене дворца.

Пусть никогда не поплыву
в своей лодчонке
я ни во сне, ни наяву
по Амазонке,
зато всегда,
пока еще живу,
я в памяти храню Неву
на джонке.

Ты тут была —
и больше нет…
Перекрестила
тебя во след.
Будь же дорога
твоя легка!
Вспомни меня
издалека.
Ангел Господень
тебя храни.
Если желанье придет —
черкни.

Я знаю скит в лесу дремучем;
он там не первый век стоит.
Когда суетность жизни мучит,
я ухожу в тот дальний скит.

Где скат просеки чист и ровен,
высоким обнесен плетнем,
он крепко сбит из древних бревен,
и тихо и нестрашно в нем.