Христина Кроткова - Белым по черному

Но дар божественный мне трудно не признать:
Ты Божьей милостью любовник вдохновенный,
И кажется убога и пресна
Жизнь, искаженная твоей изменой.

Беспечный Моцарт, баловень любви,
Любимец легкомысленный, извечно
Ты обречен на музыку в крови
И струны сердца знаешь безупречно.

Я для потомства бедного спасу
Обрывки пролетевшей благодати:
И венский вальс, и смех, и дождь в лесу,
И вечность, спавшую в твоих объятьях.

Так уходить — впотьмах, в слезах, ни разу
Не оглянувшись с этих страшных круч.
Направо дверь. Перед финалом — пауза.
И повернувшись тихо звякнет ключ.

А за тобой ночной покой клубится.
Там, в темноте, не прекращает биться
Будильника пустой и громкий пульс.

Ты спишь. Вот так, закинув к небу лица,
Спят те, кому чужда ночная грусть:
Любовники, младенцы и убийцы.

С теми, с другими, — с которыми
Так легок любовный пыл,
С негрустными, неупорными,
С смеющимися, задорными,
Скоро ль меня забыл?

Клял ли словами черными?
Долго ль в огне топил?

Думаешь, вспоминаешь ли,
Помнишь ли ты обо мне?
Задела ли я хоть краешком
По той, по молчавшей струне?

Хорошо, я буду верить,
Хорошо, я буду ждать.
Буду верить, горе мерить,
У окошечка скучать.

Хорошо, что до обеда
Собиралася гроза.

Хорошо, что у соседа
Развеселая беседа,
Огнестрельные глаза.

Жди и слушай ночные шаги.
Подавляй непокорную дрожь.
Не страшись одинокой тоски:
Он вернется, ты лампу зажжешь.

Только жди, только тихо тверди
Про себя, что раскроется дверь,
Ты замрешь у него на груди
И простишь. Как всегда. Как теперь.

Да, да, стихи, стихи. Хоть вы остались.
Вы — верные, и вас я не предам.
Вас не смутит ни ревность и ни зависть,
И день, и ночь за мной вы по пятам.

Ее пропадаете надолго, не простившись.
Вы — знаете, как страшно мне одной,
И по ночам, ступать стараясь тише,
Всегда вы возвращаетесь домой.

Когда рассвет, внезапно протрезвевший,
Сознаньем безнадежности залив,
Вдруг озарит испуганные вещи,
Измученные ночью без любви;

Когда, покусывая молча губы,
Я отойду от светлого окна,
И ждавшая тоска, схвативши грубо,
Потребует отчета ей сполна, —

Пред неизбежностью невыносимой.
Сдав все свои надежды но частям, —
Себя я к жизни возвращаю силой,
Бросаюсь, как к прибежищу, к стихам.

Смиренная, раскаяньем казнима,
— Как искупить рассеянность мою? —
Я возвращаюсь к ним неотвратимо,
Люблю, клянусь, прощения молю.

И, страстную пообещав им верность,
Даю обет — все помыслы отдать.
Но слышу открывающейся двери
Знакомый звук — все рушится опять.

Вот он в дверях, счастливый и беспечный,
Безгрешней наигравшихся стихий.
Остолбеневшая, гляжу навстречу,
Молчу и жду. Молчат и ждут стихи.

Какая медленная смерть,
Какие долгие страданья.
Так убедительно гореть,
Так доблестно, упорно тлеть
И — расставаться, зная: впредь —
Ни возвращенья, ни свиданья.

Чужие дни в чужой стране
Пройдут как сон, промчатся мимо.
И только память обо мне,
Сгоревшей заживо в огне,
В твоей прозрачной тишине
Пребудет неиспепелимой.

Ты меня не держи —
Я ушла в путешествие,
Я не скоро вернусь.
Не несчастье, не бедствие,
Только грусть.

Только голос, на время замолкший в тиши.
Ты меня не держи.
Я ушла, но вернусь.

Я как прежде гляжу на тебя,
Неотрывно любя.
Я себя не щажу.
Я совсем не жалею себя.

Я потом расскажу,
Сколько горькой отваги в скитаниях было моих.
Только б стихнул испуг,
Только внутренний крик бы затих.

Это страшно — я здесь, но ушла.
Только б помнить, что я
Возвращусь, наконец,
Доберусь до родного угла.
Только б знать, что беглец
От себя, от любви
Через путь одинокий, ночной, в тишине напролет,
В заключенье уйдет
От себя, от любви.
И тогда я вернусь.

Металась, рвалась, убегала:
— Уйти бы куда, спастись…
А за колени хватала,
Умоляла разбитая жизнь:

— Где моя нежная юность?
— Как сделалась я такой?
— Откуда эта угрюмость?
— Почему мне дышать тоской?

Какая любовь не спрашивала,
В отчаянье от себя:
— Почему я такая страшная,
Почему я сама не своя?

Вспоминала: а бывало —
Сердце сердцем узнавала,
Голубем вокруг летала,
Не умея умереть.

А бывало: вспоминал,
Сердце сердцем прикрывал,
Каждым шорохом в крови
Обучал меня: живи!

А теперь глядим, молчим,
Не умеем, не хотим.
Этот черный водоем
Оба мы не узнаем.

Ты можешь от меня уйти навеки
И в тяжкой непрощающей тоске
С упреком вспоминать все грозы эти
И башни, строенные на песке.

Отсторонясь от яростного счастья,
Ты, может быть, и память проклянешь,
Ты отречешься от жестокой власти
И окровавленный вернешь мне нож.

Ты можешь засмеяться новой жизни,
Уйти, заторопись и даже не взглянув,
И новая любовь из сердца брызнет,
И в новом ты оглянешься плену.

И, прочь уйдя, ты снова, для другого,
Даря себя, раскроешь свой ларец.
И станет жизнь тиха и бестолкова,
И все замрет. Но это не конец.

Ты можешь, просверкав, исчезнуть небылицей —
Так говорит холодный ум-глумец.
Ты можешь предо мной смертельно провиниться
И умереть. Но это не конец.

Неисправимая мятежница!
Мне даже счастье не в покой.
Порой, устав блаженством нежиться,
Я тешусь нежной клеветой.

Я жалуюсь на трудность зодчества,
На редкий воздух в вышине,
Играю в грусть и одиночество
В ночной послушной тишине.