Илья Британ - Богу

Любили нас, любили сами,
Горели радугой сердца;
Но верь, погаснет это пламя…
И так — до самого конца!

Терзали нас, терзали сами,
Горели мукою сердца;
Но знай, не меркнет это пламя…
И так — до самого конца!

В углу лениво ткёт паук.
Мигают призрачные свечи. —
Приди скорее, милый друг:
Давай делить осенний вечер!

Тоска! Сварил я пьяный грог:
Кому отлить мне половинку? —
Хотя б прислала пару строк
И в них — родимую былинку!

Погасли свечи; нет огня:
Начну играть с Судьбою в жмурки,
Хотя бы вспомнила меня
В своей лазоревой конурке!

Печаль хозяйкою в дому,
И Смерть гуляет там по крыше,
И тяжело мне одному. —
Как хорошо, что ты не слышишь!..

Я лежу на дне колодца;
Тихо шепчет мне вода:
«То, что было, не вернётся,
Не вернётся никогда».

Глухо шепчет злая тина:
«Не вернёшь его назад,
Впрочем, право, всё едино:
Сам, голубчик, виноват».

Мерно шепчет сердце то же.
Жить как прежде? — как начать!
Не могу я… Боже, Боже, —
О, вели им замолчать!

Мёртвый спит, и он проснётся,
Чтоб изведать только ад…
Я лежу на дне колодца:
«Сам, голубчик, виноват!

Сегодня снова жизнь предстала:
Душа моя пробуждена,
И вновь из нового бокала
Я выпил нового вина.

Тоска железная сгорела,
Исчез сомнений жуткий дым,
До старых призраков нет дела:
Я вновь люблю и вновь любим…

Сегодня снова близок к цели,
И в сердце, только что немом,
Желанья новые запели,
И грянул новой бури гром.

Я стану весело бродяжить,
Внимая смеху детворы:
Опять деревня, горка, нажить
И в далях новые миры…

Сегодня снова храм воздвижен,
И Бог со мной заговорил
Средь дол, лесов, полей и хижин,
Меж туч и пламенных светил.

Я бедным вес до нитки роздал,
При мне лишь посох да сума;
Опять я — призванный апостол
За пеньем нового псалма…

Ах, нет! Давно конец забавам:
Всё — сон приснившийся рабу!
На мне давно истлевший саван,
И я давным-давно — в гробу…

Пускай другие будут в храме:
Для них и жизнь, и песнь, и гром,
А мне в моей проклятой яме —
Лишь злая память о былом!

Целую хладное стекло
Любимого портрета:
Его мне время сберегло,
Тебя отнявши где-то.

Печаль прозрачного стекла
Не внемлет поцелую,
И в сердце мертвенная мгла
Томит любовь больную.

Но ты безмолвна под стеклом,
Как прежде ты молчала,
Когда, забывши о былом,
Портрет без слов отдала.

Прильнув к бесстрастному стеклу,
Не в силах разгадать я,
Зачем любовь стремится к злу,
И смерть несут объятья?

Следы тускнеют на стекле
Любимого портрета. —
Когда я буду на столе,
Верни лобзанье это!

Я гадал тебе, тихая, скорбная, милая,
И сказал я тебе: «Не спеши, —
Всё придёт, как назначено высшею силою:
Смерти нет для небесной души.

Отгони ты сомнение, — грех оно, яд оно;
Эти мысли, печали, — как лёд,
И любовь благодатная струйками ладана
В твое грустное сердце сойдёт.

Что такое минувшее! — розовой почкою
В нём таятся грядущие дни.
Все минуты не кажутся ль этой цепочкою,
Что змеится на шее? — Взгляни:

Эти звенья холодные крепко так спаяны:
Что их держит, чья страшная власть?
Кто-то нами невидимый тронет нечаянно,
И дождём они могут упасть!» —

Я гадал тебе, тихая, скорбная, милая,
Обо всём… обо всём… обо всём,
И мечта молодая, любовь легкокрылая
Загорались во взоре твоём.

Но случилось вдруг то, что сказал я заранее,
Ничего, ничего не тая:
Точно волею Рока, что слышит гадания,
Разорвалась цепочка-змея.

И звено за звеном, как былые мгновения,
Покатились, не знаю куда;
И казалось, что видел угасшие тени я,
Будто в час рокового Суда…

Ты от ужаса вскрикнула: «Всё уж потеряно!» —
Я упрямо и твердо сказал:
«О, живи, моя сильная, ярко, уверенно:
Бог устами моими гадал!»

Блуждал я, не зная путей;
Хранил меня ласково Бог;
Открыты мне души людей,
Я к миру земному не строг.

Знакомы мне зори начал,
И ведомы бури концов:
Я долго и жутко молчал,
Горя от несказанных слов.

Ты вспомни меня как-нибудь,
Как, тихо по миру бредя,
Я сердце твое отомкнуть
Сумел, дорогое дитя.

Для счастья мне не дано сил:
Плачу за обманы и зло. —
А как бы тебя я любил!
А как бы нам было светло!

Обломки былого свежи.
Всё прожито, знаю я сам:
Прошедшего нет для души,
Грядущего нет мертвецам…

А надо и жить, и расти,
И надо любить всех людей…
Отец мой небесный, прости
Безумие грешных путей!

Слаба наша знойная плоть,
Бессилен тоскующий дух,
Но к нашей молитве Господь
Не будет, не может быть глух.

Я жил. Я умер. Я воскрес. —
И в бурю жизни брошен снова
Для мук, для песен, для чудес,
И не хочу пути иного.

Опять! земная боль — всё та ж,
Мечты вне времени знакомы:
Тоска, печаль, любовь, мираж
И жажда верить по-другому.

Эй, раб! что было, повтори,
Как будто горе будет реже:
Без снов, без счастья, без зари,
А раны в сердце те же, те же!

Свой круг, так надо, я замкну:
О, как мне в нём темно и тесно…
Итак, — в загробную страну! —
Живу. Умру. И вновь воскресну!

Своеобразна жизнь! И яркой панорамой
Мелькает день за днём в лукавой пестроте;
Напрасно жалкий ум, холодный и упрямый,
Желает всё познать, доступное мечте…

Моя любовь была то радостным гротеском,
То вдруг вставал её кошмарный силуэт;
То ослепленный вдруг ее безумным блеском
Терял я разом всё, то сразу меркнул свет.

Мне помнится, как ты Дианой в строгом стиле
Мой путь пересекла, метнув в меня стрелой:
О, как за то потом мы горько заплатили
Разлукой навсегда и ненавистью злой!..