Илья Британ - Богу

И если ты в упрямой злобе
Затмишь опять свой ясный взгляд,
Тогда погаснете вы обе,
И — в монастырь иль прямо в ад!

Лишь инок бледный знает страсть, —
Она змеится в снах усталых,
Как ада пламенного власть
В лукавой Вечности провалах.

Над бездной виснет монастырь,
Но чёрный инок будет светел:
Молчит небес немая ширь,
Но знойный грех ему ответил.

Пускай нарушен строгий пост,
И гибнет мучеником тело:
Душа не хочет больше звёзд,
И для земли она говела.

Пускай оставила Христа
И жадно рвётся к Афродите:
Она поймёт, что жизнь пуста
И лжёт, как спутанные нити!..

И ясен будет юный взгляд,
Который в страсти был безумен, —
И вновь у монастырских врат
Обнимет инока игумен…

Прикован я, как Прометей,
И коршун злой клюёт мне печень:
Надзвёздных я искал путей,
А на земле жить было нечем…

Распят на древе, как Христос,
И вбиты гвозди в руки, в ноги:
Я был Мессией! — я принёс
Благую весть о новом Боге…

Мне Смерть затмила синеву;
Но, жизнь отдавши светлой данью,
Земную цепь я розорву
И вновь воскресну по Писанью!

Сегодня особенный день, —
Душа моя стала другая:
Ещё роковая ступень,
И что-то я снова узнаю.

Светло мне, — от звёзд, от себя ль
А ночью легко так, и снится
Прозрачная тихая даль
И в ней — голубая зарница.

Цветами украсил портрет,
И комнатка стала чертогом.
Я ласкою чьей-то согрет, —
Не ты ли мне послана Богом?

Я вижу сияющий перст
И прошлого, знаю, не трону;
Смиренно целую твой крест
И жадно молюсь на икону.

Еще одна только ступень
И… что ж ты молчишь, дорогая? —
Сегодня особенный день:
Сегодня я что-то узнаю!

Не по нраву мне немецкий
Вялый, скучный, серый день,
Этот робкий голос детский,
Этот край без деревень!

Где зелёные овражки,
Синий цветик у межи?
Даже пыльные букашки
В русском поле хороши!

А леса, а пруд в тумане,
А собаки у ворот,
А усталые крестьяне
И веселый хоровод?

О, как пахнет дикой мятой
За дорогою пустырь!
А багровые закаты
И на горке монастырь?

Всё по сердцу, всё красиво
В далях нашего села:
Даже злющая крапива
У завалинок мила!

О, как помню перезвоны
Белых маленьких церквей…
Лучше русские вороны,
Чем нерусский соловей!..

Ближе к Богу наше небо, —
Там и солнца ярче свет…
Горек вкус чужого хлеба.
И не мил чужой привет!

Где смешные трясогузки
И простор — большой… большой,
Словом, всё, что только русский
Любит пламенной душой!..

Здесь печаль владеет мною.
О, тоскливый, скучный вид…
Мне по сердцу лишь родное,
И по нём душа болит!

Она живёт у тихих лунных скал,
Внимая гуслям — самогудам,
И скорбных губ безжизненный кристалл
Глядит померкшим изумрудом.

Как блёклый лотос — грустная рука,
Как мёртвый жемчуг — узкий ноготь:
Её души уснувшие века
Ничто, ничто не может трогать…

Скучен возраст мой вечерний;
Хоть и пламенно молюсь,
Но смешней и суеверней
День от дня я становлюсь.

Вечно в поисках ответа
Жадный слух мой, острый взгляд:
Сон, гадание, примета
Мне о чём-то говорят.

День и ночь томят загадки
В муках, в пламенном бреду;
Но храня вина остатки,
Я любви и правды жду…

Всю жизнь — и радость, и печали,
Весь путь до похоронных дрог
Мы сами, милая, избрали,
И нас за то карает Бог.

Как часто-часто вспоминаю
Тот выбор в небе, выбор мой, —
И не страшна мне мука злая,
И не спешу я в мир иной.

Не мог избрать пути другого!
Не мне подсчитывать итог:
Когда приду на небо снова,
Его объявит мне сам Бог…

Давно поверил я приметам.
В игре везет таким влюблённым…
Сраженье новое с поэтом? —
Теперь за столиком зелёным?..

Горды мы: смело переносим
Почти с улыбкой горе злое…
Va banque! — У вас? конечно, восемь
Что у меня? — сейчас открою.

Ужель опять вы победили
И засмеётесь до упадка?
И там, и здесь — везде убили? —
Глядите: кажется… девятка.

О, камни вы! о, звери вы! —
Любовь из сердца гоните:
Скорей заплачет дерево,
Чем вы слезу пророните…

Вы тусклы, точно олово! —
Ни в бой вступить, ни в храм идти;
Ни праздника веселого,
Ни подвига, ни памяти…

И вас рукой железною,
Во имя Бога вражьего
Распнут над красной бездною,
И вы сгниёте заживо!..

Я знаю, ненависть — злой грех
Своих врагов простил давно я.
Забыл я всё, забыл я всех,
И в сердце умерло былое.

Но как простить чужих врагов,
Чьи руки губят братьев милых?
Для них не знаю светлых слов,
Любить их, Боже, я не в силах!

Я знаю, меч — начало зла,
Мне для себя его не надо:
Хоть мало сил судьба дала,
Но имя Божье мне ограда.

Но если гибнут брат, сестра,
И Смерть стоит у их порога,
Тогда пусть будет сталь остра:
Моя любовь мне ближе Бога!

Жуткая осень. Конец октября.
Ночь непробудная. Медлит заря.
Месяц кровавый в недвижной реке.
Песни и крики, и пляс в кабаке.
Голь разгулялася. Брань. Самогон.
В дыме табачном не видно икон. —
«Попили кровушки нашей! теперь…
Мести, расплаты потребовал звёрь:
Дай ему крови, — ты сам виноват,
Сытый, безжалостный Авеля брат!
Мстит за отцов он, за жён и невест,
Мстит, сам не зная, за попранный крест. —
«Мы вам покажем, растак вашу мать,
Как на войну мужика посылать!
Что мы — бараны аль стадо овец?
Ладно, вот будет победный конец…
За нос водили, что малых детей, —
Знаем, чем пахнет от барских затей.
Выкуси… хватит!» — На волка похож! —
Дай ему сердце за чёрную ложь.
Сам ты ковал ему эти мечи;
Выкормил зверя, теперь — получи… —
«Адом пужали вы тёмный народ…
Будете помнить семнадцатый год!
Мы вам пропишем: не хуже, чай, вас!» —
Слышишь в их вопле Божественный глас?
Людям и небу ты лгал свыше сил,
В сердце народном ты Бога убил, —
Жизнью заплатишь за мрак и за гнёт,
Твой же потомок тебя проклянёт! —
«С бабами нашими любите спать?
Будет и бабам теперь благодать:
Пусть-ка попляшут в господских шелках,
Барские кольца на ихних руках!
Девкам картинки дадим, зеркала,
Шляпки да зонтики… Наша взяла!» —
Вот она кара земного пути!
Сердце пустое, скорее плати.
Грабь, что награблено, злое от зла,
Вечное жуткое: наша взяла…
Грех и безумие, стыд и позор, —
Время и Дьявол вам точат топор!
Бог не откликнется, — лжива мольба:
Деспоту — участь его же раба.
Хладное сердце тяжело свинца;
Злое от злого, и — так без конца… —
Голь разгулялась!.. Брань. Самогон.
В дыме табачном не видно икон.
Стонет за окнами тягостный мрак
Ветром охрипшим и воем собак.
Ночь непробудная. Медлит заря.
Жуткая осень. Конец октября.