Илья Британ - Богу

И в храм иди на Божий Суд
И кайся, кайся на амвоне:
Разбей Божественный сосуд,
Ларец небесных благовоний!

Тогда настанет для души
Святое вечное «Сегодня»,
И вспыхнет в ласковой тиши,
Как солнце, заповедь Господня.

Тогда… но нет небесных слов, —
Нельзя сказать о том земными,
Что там, у райских берегов
Живёт в блаженном Серафиме!

В Раю Господнем на престоле
Горит твое святое имя:
Молюсь ему, люблю до боли
И не сравню его с другими.

Какая тайна в самом слове:
Россия! — царство откровений,
Шесть букв из пламени и крови
И Царства Божьего ступеней!..

За книгой, за вином; в дворцах ли, в конуре ли;
В пустыне, в суете ль; в болотах иль в степях;
Свершая гордый путь, бредя ль совсем без цели;
Хорошим иль дурным; свободным иль в цепях;

С другими ли, один; меж роз иль на соломе;
Распутным иль святым; чтоб падать иль любить;
В шантане ли, в скиту, иль в сумасшедшем доме, —
Но только лишь бы жить! Как можно дольше жить!!.

Свою кончаю Литургию
Не красоте земного плена:
Пускай поют её другие, —
Страшна мне Господу измена.

В моей душе иные зёрна. —
Они дадут иные всходы…
О, как мне жить теперь просторно!
О, как смешны былые годы!

Весь Божий мир — моя обитель,
Звени моя в ней Литургия:
Прими её, Христос-Спаситель!
Люби её, моя Россия!

Как не берег первосвященник
За подвиг службы алтарю
Людских даров, их лгущих денег,
Так я молюсь, так я творю.

Поят наградой тяготится,
И дар земной его стыдит:
Он не наемник, не блудница, —
С ним Бог по-Божьи говорит…

Но если так любим он вами,
Что вы умеете гореть,
То чтить должны его вы знамя
И с ним страдать, и умереть.

Другой любви ему не надо,
Но всё равно: он будет ваш…
Поэт! лишь Бог — твоя отрада:
Всё остальное — злой мираж!

Порвал я страсти знойной путы
И цепь страданий расковал;
Сгорели алые минуты,
Исчезли мрак и холод скал.

Я — вечный путник, я — прохожий,
Я — рыцарь Господа-Христа:
Во мне теперь лишь голос Божий,
Молчит земная суета.

Ни пир, ни думы кабинета!
Ни жар любви, ни черный скит!
Ни нежных слов, ни пистолета! —
Весь мир был мною пережит…

Изведал все земные чары,
Путём греха я к небу шёл,
Смиренно принял все удары
И бросил призрачный престол.

Обман любви был так коварен,
И слаще я не знал отрав:
За всё я Богу благодарен, —
Его великий Суд был прав.

Впитал я всей земли пороки:
Хулил, дерзал, над всем смеясь;
Себя готовил я в пророки,
Роняя крест и душу в грязь…

Теперь погас последний морок, —
Земля и небо тут во мне:
Весь мир теперь до боли дорог,
С людьми я, как наедине.

Иду… иду… легко, без шума,
В пустыне больше не кружа:
Зовёт меня благая дума
И светлой Вечности межа!..

О, вейся, вольная дорога
Меж гор, лесов в потоке дней:
Слуга я родины и Бога,
Сын верный Матери своей!

А если ты, меня ревнуя,
Придешь ко мне когда-нибудь,
Тебе свой посох протяну я
И покажу на крест и путь!

Итак, поэт достиг предела!
Любовью сердце утоля,
Оставлю здесь я томик белый
Тебе, о, милая Земля…

Как ты, душа моя блуждала.
Прожив два раза жизнь свою,
Па небе песни те слыхала,
Что здесь теперь тебе пою.

Всё просто в них, как взор ребёнка;
Любя тоски своей прибой,
Скорбел в тиши, смеясь не звонко,
Грешил без злобы, но с мольбой.

Они влекут в миры иные.
Они навеки сети рвут:
Не знаю сам себе цены я,
Но верю только в Божий Суд.

Когда мне будет сладко сниться
В могиле нежной тихий сон,
Мои лазурные страницы
Полюбит мир, поймёт их он.

Храня мечты моей обломок,
Впивая солнечную пыль,
О, верь, тоскующий потомок
В мою немеркнущую быль…

Тоскливо жил у дней в плену я,
Пришла любовь: созрел мой плод…
Кто видит Бога, скорбь минуя,
Тот белый томик мой поймёт.

От этих песен никуда я,
Мой друг безвестный, не уйду,
Хотя бы жил в долинах Рая,
Хотя бы мучился в аду.

Когда ко мне твой взор угрюмый
В мою обитель долетит;
Когда затмится скорбной думой
Младой огонь твоих ланит, —

Я брошу свет и радость Рая,
Покину властно жуткий ад
И боль Бессмертья познавая,
К тебе приду, сестра иль брат! —

Лампа под зеленым абажуром;
Библия, — раскрыт Екклезиаст;
Часики с подклеенным амуром. —
Прошлого могила не отдаст?

Призраки бездушные без плоти;
Пес уныло дремлет на ковре;
Строки о забвеньи на блокноте. —
Прошлое вернется на заре?

Пальма никнет серая горбато;
Мебели потрескавшейся вздох. —
Разве сил, растраченных когда-то,
Так и не заметит гордый Бог?

Память ищет правды в знаках стертых.
Тленное раздумие откинь:
Чаю воскресения из мертвых,
Жизни в веке будущем… Аминь!

Холодный черный сон запущенной усадьбы;
Немая плесень стен, разбитые карнизы…
Напрасная мечта: хотелось увидать бы
В твоем глухом саду мне милый профиль Лизы!

На крыше куст растет; остаток от террасы;
Ни окон, ни дверей: гнездятся в залах птицы;
На мраморных богах — застывшие гримасы;
Крапива грубо жжет узорные теплицы.

Над мертвым прудом — мост; в воде лежат перила;
Поникший павильон — совсем как гробик детский;
Широкая скамья под старой липой сгнила:
Не здесь ли, Боже мой, познал любовь Лаврецкий?

Часовни древней след: темна, грустна икона;
Придушенный фонтан; забытая дорожка. —
Несется из села хрипенье граммофона,
Обрывки бранных слов и нудная гармошка.