Довид Кнут - «Особенный воздух…»: Избранные стихотворения

По старый сонь мне преграждает путь,
И вижу устрашенными глазами
Знакомую заманчивую грудь,
Былые схватки с нежными врагами…

Последняя — веселая — борьба,
И сброшен груз — тяжелых дней и мыслей.

Играй, греми, победная труба.
Гуди, ликуй о сладостном безмыслии.

Пустынный свет, спокойный и простой,
Течет вокруг, топя и заливая.
Торжественной последней полнотой
Напряжена душа полуживая.

Плывут первоцветущие сады,
Пред слышится мелодия глухая,
И вот не Кровь, но безымянный дым
Бежит во мне, светясь, благоухая.

Земля покачивается в убогих снах,
В тишайшем облаке пустыни безвоздушной
Неупиваемы тепло и тишина,
Смиренье дел природы простодушной.

…Протяжный звон песка
И горький зной земли обетованной…
Да будет вам стопа моя легка,
О, кости гулкие прошедших караванов.

Благослови, творящая рука.
Благослови единожды и дважды —
Я до конца дошел, не расплескав
Любви, смирения и жажды.

Как рассказать, что той просторной ночью
Шел в пустоте — земной катился шар,
И слышалось, как рвется и клокочет
Земная раскаленная душа?

Кричала в ночь невидимая птица,
И шла земля — покорно, чуть звеня…
И мне почудилось: ей плыть меж звезд, кружиться,
Чтоб в свет и тьму нести-кружить меня.

Как рассказать, что той простою ночью
Меня томили воздух и покой?
Стоял, забыв — чего Хозяин хочет,
И был печален, и дышал тоской.

Подумать только, сколько есть людей,
Которых в этой жизни мы не встретим
По лености, по грубости своей,
Из-за имен, глаголов, междометий.

И сколько их, которых в этот час
Бог знает где — поблизости, быть может
Такая ж греет радость, что и нас,
И то же слово трудное тревожит.

Сообщники безвестные мои,
Быть может вы сейчас со мною рядом
На том же страстном гибнете пути
Без веры и надежды на награду!

И вот, когда-нибудь, в полях иных,
В непоказуемом премудром свете,
Мы незнакомцев городов земных
Нечаянно и благодарно встретим.

И лишь тогда, с великой высоты
На мир земной невозмутимо глядя,
Узнаем переулки и мосты
И городской знакомый чахлый садик…

И мы поймем в тот дружелюбный час
Мы с поздним сожалением узнаем,
Что в ночи одинокие не раз
Одна вела нас улица ночная…

Когда опустошен и одинок —
Непоправимо, горестно — был каждый,
Незримый брат (то видел только Бог!)
Томился той же пустотой и жаждой.

Я занимался бренными делами
И бился в дрожи суетных минут,
Когда меня овеяло крылами
И трижды протрубило: «Давид Кнут».

О, стыд! Во тьме нога с ногой боролась,
Со мной играла милая моя,
Когда позвал меня суровый голос
И возвестил мне: «Сын мой, это — Я».

— Оставь сей мир! Мной суждено иначе.
Оставь заботы недостойных дел,
Благодари: иной тебе назначен
Возвышенный, благой, мужской удел.

— Возьми в охапку хлам земного дома,
Все радости, все горести твои,
Все, чем жива, утешена, ведома
Слепая жизнь — в геенны и раи.

— Подъемли груз бесстрашными руками,
Возьми с собою нож, огонь, дрова
И понеси на жертвенные камни,
Где — прах и соль, где выжжена трава…

— Там все, чем тщетно тешишься ты ныне
Все скудные дела твоей земли,
Ты обложи пылающей полынью
И преданно и твердо заколи.

— За тот удар, за дым, за горечь муки —
За нищий крик сгорающей трухи —
Узнаешь край, где нет любви и скуки,
Услышишь бесповторные стихи.

— Ты обретешь ту праведную землю,
Где легок хлеб, где маслины в цвету.
Там в воздухе прохладном звуки дремлют,
Там спит пчела — и птица — на лету.

— Где благодать пустыню оросила —
Босой стопой ты ступишь не спеша…
Такого счастья даже не просила —
Не смела! — ненасытная душа.

— Повеют ветры с тихих океанов —
И вот — летят крепительные сны,
И вот — поют высокие органы
Блаженной, плодотворной тишины.

— Так будешь жить в гармонии безбрежной,
Так будешь чтить обетованный лад.
И слушать звук, и ждать его прилежно,
И умножать великолепный клад".

…И я упал на дрогнувшую землю,
И зашаталась огненная синь! —
И ужаснувшись, крикнул в тьму: приемлю.
Аминь.

Дрогнули кедровые поленья,
Треснули — и зажглись!
Металась в последнем плене,
Зверем билась жизнь.

Завертелся огонь над страдалицей,
Прыгал, взлетал, сползал,
Кусал мне лицо и пальцы,
Дымом колол глаза…

О, эта — в багровом молчании —
Неравная борьба!
И в богохульном отчаяньи,
С молитвою на губах,
Я на корчи, на вопли, на муку,
На эту мольбу и дрожь
Занес тяжелый нож.

Дрогнула твердь,
Обрушиваясь в гром и тьму.
Вихрь рванул мою руку!
В огненном треске, в дыму,
В запахе горелой кожи,
На миг
Зажегся лик
Божий.

Железная смерть
Со свистом упала в кусты.
Господи,
Ты!

Мне голос был: — остановись и внемли.
Освободи мятущуюся плоть
И поспеши покинуть эту землю,
Где Я велел — связать и заколоть.

— Вот жизнь твоя! Мне этого не надо.
Тебя ли, сын, в земных полях взыщу?
Нет! Я велел — и ты не знал пощады…
За эту горечь жертвенного чада
Я все тебе прощаю и прощу.

— Я говорю: за взгляд, простой и легкий,
За эти три безжалостных узла,
За этот нож, огонь, дрова, веревки,
За жизнь, что под ножом изнемогла,

— Я, испытав тебя огнем закланья,
Тебе велю: живи. Мой сын, живи.
Не бойся снов и яростных желаний,
Не бойся скуки, горя и любви.

— Будь на земле, живя и умирая,
Земные ведай розы и волчцы,
К тебе из музыкальных высей рая
Слетаться будут частые гонцы.

— И, слушая неслышанные песни,
Что ветерок донес издалека,
Ты вдруг поймешь, что нет игры чудесней,
Чем этих волн улавливать раскат.