Владимир Соловьев - Бродский. Двойник с чужим лицом

Место на полке. Между романом В. Соловьева «Роман с эпиграфами» и ПСС Иосифа Бродского.

Роман Владимира Соловьева, известного писателя, критика, политолога, живущего в Нью-Йорке, автора книг, переведенных на 13 языков, посвящен судьбе поэта Иосифа Бродского. В романе многие представители русского зарубежья выступают под своими именами. Среди них – Барышников, Довлатов, Шемякин… Нобелевский лауреат в этой книге предстает самым неожиданным образом. В основе сюжета – то, что исследователи Бродского аккуратно обходят: любовная драма поэта. А в целом – трагедия его жизни. Может быть, потому путь книги к российскому читателю был непрост. Отметим, что в России только «ЛГ» показала широкому читателю несколько фрагментов этого яркого, острого и парадоксального романа. Парадоксального, впрочем, как и все другие произведения В. Соловьева… Есть что-то детективное в этом неожиданном и напряженном романе…

Рассказ о Бродском – без купюр, сантиментов и иллюзий, скандальных подробностей и фундаментального величия: «Теперь в России происходит канонизация и даже идолизация Бродского». Стихи Бродского, подробности его биографии и его откровенные беседы с друзьями делают из бронзовеющего гения вполне достойного, но скандального человека (написавшего в своей поэме неформатные слова: «Между прочим, все мы дрочим»). Среди героев повествования: Довлатов, Шемякин, Барышников. Недосказанная любовная драма обернулась поэтической: «Как пес, я взял твой след в ее теле… Измена – озоновая прочистка любви. Как второе дыхание. Моя измена продлила нашу любовь». Соловьевская проза отличается от причесанной ЖЗЛ не только скандальной изящностью откровений дружеских бесед, но самим способом познания героя – ее «инструментарий включает скальпель… У меня – правдивая ложь, у них – лживая правда».

Название статьи о «Post mortem».

«Литературная Россия». Москва

В течение уже трех десятков лет я наблюдаю строительство громадного и амбициозного литературного сооружения – жизнеописания Иосифа Бродского, возводимого русско-американским писателем и критиком Владимиром Соловьевым. Теперь это строительство, кажется, приходит к своему завершению. Написаны и опубликованы десятки статей, книг, критических эссе. Сегодня эти материалы собраны вместе в одной необычной книге. Автор стал зачинателем новой традиции литературной биографии, удачным примером которой стала его книга «Быть Сергеем Довлатовым»…

Владимир Соловьев, вместе с Еленой Клепиковой, создают на наших глазах абсолютно новый, своеобразный жанр жизнеописания. Авторы иногда называют его это «голографией». Такая многоаспектность, рассмотрение с разных сторон, с разных точек зрения, разными методами научного и художественного анализа дают истинный объемный портрет героев – Довлатова, Высоцкого, Евтушенко, Окуджаву, Эфроса, Шукшина, но в первую очередь – Иосифа Бродского.

Владимиру Соловьеву повезло встречаться с Бродским накоротке, в вольной, откровенной обстановке. Это так называемое «личное знание» сразу выделяет его книгу из множества других. Соловьев может главное – понять. И объяснить другим. И делает это страстно и интересно.

Энергия слова, плотность всей ткани прозы так велики, что можно с уверенностью сказать – писал книгу молодой человек. Это как голос, – по его интонации узнаёшь о состоянии, настроении говорящего, – голос, его звук, скорей даже тон его, нельзя подделать. Так же и с энергией, которую я ощутила. Поэтому в частых отсылах читателя к мысли о бренности и собственного бытия, у автора есть – на сегодняшний день! – через элегантные лекала различной направленности пластики – как бы некоторая доля лукавства – вот так он, как мне показалось, чуть смущенно оправдываете энергетику молодой своей литературной силы. А она на протяжение всего повествования не иссякает. Кажется, энергии слова не будет конца. Впрочем, это так и есть. И возрадуются кости, Тобою сокрушенные (50-й Псалом Давида).

Как необычайно точно написано в книге «Бродский. Апофеоз одиночества» о том, почему было трагично, что Бродского практически не издавали в России, пока он там жил, о том, что потеря его для читателя тех лет – это еще не главное, а основное – что он, как поэт, совсем не существовал какое-то время для литературного процесса со своими новациями, о которых не знали и потому он шел без его поэтики. Проникнуть в эту глубину глубин (в данном случае не тавтология) может лишь удивительная наблюдательность таланта критика. Но, понимаю, В. Соловьеву необходим был другой выход в пространство и время. «Музыку чужих жизней хочу и я извлечь…» – цитирую авторские слова. А это уже мучительная надежда и мечта именно художника.

Владимир Соловьев подробен, въедлив, настойчив в своих убеждениях, увлечен повествованием и увлекает им читателя. В конце концов, ему веришь настолько, что Бродский становится частью и читательской биографии: даже знакомым, в чем-то понятным, в чем-то даже приятелем. Вслед за Сергеем Довлатовым, сказавшем о «Трех евреях»: «К сожалению, все правда», – у читателя не возникает сомнений, что этот искренний, вплоть до подлинных имен, наполненный иронией и трогательным юмором «метафизический» роман-путешествие по воспоминаниям есть акт величайшего доверия читателю от писателя Соловьева и человека, который раскрывает душу и интимные подробности не только биографий своих героев, но и собственной.

Историю, как известно, пишет последний. В нашем случае, можно не сомневаться в «крутизне» Бродского и Соловьева, но именно последний получил возможность написать эпитафию первому. Довольно крупного размера, надо сказать, получилась вещь, но в библиографии о нобелевском лауреате этот труд невозможно переоценить. И судя по тому, что Бродский в свое время никак не обиделся на «Роман с эпиграфами», а Довлатов увидел в нем «всю правду», я считаю, что эту книгу Владимира Соловьева можно уверенно назвать настоящим и бесценным путеводителем по биографии Бродского, травелогом с психологически точно прописанными персонажами, о которых многие читатели слышали, но до этой книги не имели возможности так полноценно их узнать.

Пожизненная любовь наших родителей и легенда для людей моего поколения.