Николай Глазков - Избранное

И надо всем довлеет рынок,
Как в древности когда-то.
Бегут слова, я раб игры их,
Они бегут, как даты.

Все начали ворочать тыщами
И в то же время стали нищими.
Нас дурь заела мировая;
Она как язва моровая!..

Когда простого черного хлеба
Не хватает населению,
То все равно, какое небо —
Оранжевое ли, сиреневое.

Впрочем, небо устало гневаться,
Солнце тоже устало жариться,
Только наши и немцы
Взаимно уничтожаются,

На радость сатаны
На фронте умирая,
А стоимость войны —
Цена земного рая!

Возникло самое оно,
И сгинула война,
И глушат славное вино
На берегу Вина.

Необычайно мирова
Небесная лазурь,
И напечатаны слова,
Понятно, без цензур.

Историк забудет, где, когда
Двоятся события или троятся.
Историк запомнит те года,
Которые вовсе не повторятся.

Когда-нибудь стихнут все грохоты битв,
А мы соберемся во время пира И скажем: —
Тогда было трудно быть,
Но вспомнить легко обо всем, что было.

И вспомнить легко, чего вовсе не было,
И вспомнить легко, чего было мало,
А было трудно: водки и хлеба
Населению не хватало.

Какбычегоневышлисты и прочие дурни
В литературе заботились лишь об одном:
Чтоб уровень стихов не превысил уровня
Хлебных, продуктовых и прочих норм.

Опять возвращаюсь все к той же теме,
А имя ее — война.
Все переменились и стали не т е мы:
На фронте — потери, в тылу — потери,

А перед войной все только хотели,
Но плохо хотели, хотеть не умели.
Хотеть научил поучительный опыт,
И люди умеют, но только не могут…

Все стали хорошими, все стали плохими,
Должно быть, такими,
Какими
Должны быть.

Война грохочется,
Все еще ворочаясь,
Мне очень хочется,
Чтобы закончилась.

Станет тогда эдем на планете,
А не негодяев притон.
Верую больше всего на свете
В эти «тогда» и «потом».

Иногда говорят: тогда понастроим,
Будет черт знает что под окном;
А чего мы хотим, рассказал про нас кто им?
Нет! Мы прежде всего отдохнем!

Хорошо немчуру опрокинуть за Одер
И закончить военную нудь,
А потом даже тот, кто совсем не работал,
Должен прежде всего отдохнуть.

Зверства немцев взвесят на каких весах?
Не возникло таких гирь еще.
И увидит мир обидный для мира Версаль
Ради временного хорошо.

А история периодическая
Очень любит войны скелет,
Будет третья империалистическая
Через двадцать пять — двадцать семь лет.

Между датами войн спокойно
Подготовятся немцы к войне
И затеют новую бойню
С новым гитлером во главе.

Из-за вечной мировой дури
Будет третья мировая война;
Гораздо гениальней сидеть на стуле
И шандарахать что-нибудь из вина.

Бывали горечь и обида
И женщина, какую встретил.
А жажда жизни — это идол?
Нет! Так как идол — жажда смерти.

Все мысли, и чувства, и страсти
Мои пускай будут равны
Такому огромному счастью,
Которое после войны.

Огромное счастье далеко
И мне не дается оно.
Наклонная плоскость полога,
Но не пропаду все равно.

Устроим в мире миров о ,
Товарищи Поэтограда,
Переименовывать его,
Переименовывать не надо.

Там жил поэт Глазков в годах
Сорок втором и сорок третьем
И о Поэтогородах
Бредил.

Конгениален был он трохи.
Но не воспел знамен кармин.
Его стихов за эти крохи
Бросать не надобно
В камин.

Он не печатался в журналах
И денег в прессе не стяжал,
И всякой всячины немало
Он о себе воображал.

А там, где огнива нива,
Люди бегут вперед
И погибают, ибо
Смерть города берет.

А ветры годами
Качают деревья,
Шепча об Адаме
И Еве.

Китами
Плывут облака;
У них в чревах Ионы,
А где-то в Китае
Китайцев живут миллионы.

Я, впрочем, не прочь,
Да и всякий любит
Водку толочь
Или воду в ступе.

Не плюй в потолок
Нейди на уступки…
Ты много толок
Всякой водки в ступке.

А кто ты такой?
Кому ты яму роешь?
Кому, какой
Пароход строишь?

Плывет твой пароход,
Куда ему охота,
Ну а тебе доход
Какой от парохода?

Твои стихи потом
Исчезнут на две трети.
Подумав не о том,
Я сам себе ответил,

Что, мирозданье разглядя,
Я осознал вполне,
Что негодяй и разгильдяй —
Бессмысленны в войне.

Скажу себе: стихом займись
За то, что ты затмил
Перед тобою здравый смысл,
Весь объективный мир.

Задумывался в жизни каждый,
На женский пляж взирая в щель,
И я задумался однажды
Над смыслом всяческих вещей.

Что победитель торжествует,
Чтоб в мире радость была б ы ,
Что победитель существует
Для осмысления борьбы.

Должны существовать все беды,
Чтоб сокращать число побед,
Звонок есть у велосипеда,
Чтоб украшать велосипед.

Порядки старые — для новых,
Бродяги — чтоб бывать везде.
Трамваи — те для остановок,
Милицьонеры — чтоб свистеть.

Я вижу мир как на ладони,
А Гоцци лучше, чем Гольдони.

Если не по щучьему веленью,
То тогда веленью по чьему
Пропадает наше поколенье,
Для чего, зачем и почему?

Может быть, шатаясь по базарам,
Где толпится всяческий народ,
Я услышу новое о старом,
А пойму совсем наоборот.

Все прекрасно… Немо,
Но в подводной этой тишине,
Я услышал капитана Немо,
Как потом услышат обо мне.

Ничего такого не узнаешь.
И мораль сей басни не ясна,
Но восторжествует новизна лишь, —
Слов моих неясных новизна.