Александр Рушкин - Всё в порядке

В робком пламени свечи
Откровенные картины:
Кот стыдливо на печи
Прячет морду в шерсти длинной.
Впрочем, может, к холодам?
Говорят, что есть примета…
Но читаю по губам:
Мы давно – в разгаре лета.
То ли вьюга за окном,
То ли ты, моя подруга,
Огласила стоном дом
И ближайшую округу.
В ярком пламени свечи
Спать легли ночные тени.
Кот задумчиво мурчит,
Носом тыкаясь в колени.

На Украине власть делили,
Молчал оплеванный Майдан.
Соляру разменяв на мили,
Через Индийский океан
Шли танкера и сухогрузы,
У побережья Сомали
Их потрошили, аркебузой
Вооружившись, дикари.
И пусть давным-давно не новость,
Но в каждой ленте новостей:
Мир пошатнулся, кризис, пропасть –
И нет спасительных идей..!
А нам плевать, у нас в деревне
Подъем ли, кризис мировой,
Все так же дед на лавке дремлет
Под перекошенной стрехой.

Добьемся гармонии
Обменом гормонов.
Речь бьется в агонии
Бессмысленных стонов.
А после стаканами
Дешевый пью кофе.
Дружу с графоманами,
А мамка – не против…

Не сожги дыханьем ревности.
Разве повод я давал?
Да, при общей нашей бедности
Альков – старый сеновал.
И куда ж мне, горемычному,
Дам на случки приглашать?
А они же все столичные...
И запросы – твою мать!
Не играй словами бранными.
Кулачищем не маши,
А не то портками драными
Я сверкну среди ночи.

Холод. Осень. О стекло
Бьется муха,
И вибрирует крыло
Силой духа.
За невидимой чертой,
За окошком,
Кружит ветер снег густой
Белой мошкой.
Муха думает, что там –
Тоже мухи,
А зима и холода –
Это слухи.
Муха думает, что Бог
(только зря так...)
Неоправданно жесток
И предвзято
Ограничил жизнь ее
В рамках рамы,
Превращая бытие
В панораму.

Прошлой ночью не спал,
бредил,
Собирая слова
в строчки.
Я, конечно, бывал
вредным,
Идиотом не стал –
точно!
Утром бросил стихи
в урну,
Утирая рукой
сопли.
Я из сердца тебя,
курву,
Если надо,
легко вырву,
Как до этого рвал
сотни...

А за окном безумствует весна,
Который день штурмуя пыльный офис.
Как будто валидол, глотает кофе
Сосед, лишенный мужества и сна,
В сердечных муках корчится полдня
(Сегодня Юлька в юбочке короткой...).
А солнце бьет в окно прямой наводкой,
Но не в мое, а сбоку от меня.

Достоинство и мужество самца,
Количество и качество регалий
Зависят от размеров гениталий,
А, стало быть, от прихоти Творца.
При явном, очевидном превосходстве,
Без поединков право признается.
А главный приз – молоденькая самка:
Красива, грациозна и стройна.
Она, как кубок сладкого вина,
Она, как стены рухнувшего замка, –
Желанный приз и сорванный цветок,
И новой жизни трепетный исток.
Свободу выбора предвосхитил отбор –
Естественный, конечно, кто бы спорил!
Но разве мы испытывали горе,
Судьбе порой проигрывая спор.
Да. Было так, но наступил момент –
В достоинстве теперь эквивалент.

Задумались над потаенным смыслом,
Стаканов полных изучая муть,
Сквозь сизый дым, повисший коромыслом,
Найти на дне пытаясь тщетно суть.
Нет истины. Играют в свете грани.
В испарине початая бутыль.
Не нам судить. Уйдем вперед ногами
В последний путь, не поднимая пыль.
Не чокаясь... Удар ноги в промежность...
Мешая с болью крепкий самогон,
Мы провожаем друга в неизбежность
Без лишних слов. Груз 200 и – перрон.

Под утро прибыл гробовщик,
Обмерил, взял задаток,
Утешил: «Не горюй, старик,
Мы все умрем когда-то».
За ним вломился в черном поп:
«Покайся, жуткий грешник!»
Я было начал, он – в озноб...
И отвалил поспешно.
Районный доктор (тих и мил),
Выспрашивал анамнез.
Ему я твердо заявил:
«Зачем мне Ваш диагноз?»
Потом пришла еще родня.
Соседей было много.
Не выдержав, к исходу дня
Я отдал душу Богу.

Уж сорок отрывных календарей
Опали желтыми бумажными листами,
И новый не досчитывает дней,
Бросает их под ноги ворохами.
Они кружатся в памяти людей,
Сливаются в единый фон осенний
И сотней растревоженных мгновений
Мне не дают уснуть в тиши ночей.

Мой город оккупирует зима:
Здесь даже люди обрастают льдами,
Холодный ветер рыщет меж домами…
День наступил, а победила тьма.
Напротив – дом, в котором тлеет свет
Совсем слепых от кружевины окон.
Там тоже кто-то прячет тело в кокон
Из одеял, но вряд ли он согрет,
Поскольку этот холод вездесущ,
И он проник морозом в наши души,
Как будто демон, демон всемогущий,
Откормленный фастфудом мертвых душ.
Но тлеет свет….

Смотрю на странный потолок,
Покрытый копотью,
И дальний угол, как лобок,
Тревожит похотью.
В его трехмерной простоте
Сплошные символы.
Три дня в молитве и посте…
Былые идолы
Не покидают, а влекут
Телесной радостью.
Три дня тревожно истекут
Крепленой завистью.
А жизнь – молитве поперек
И исковеркана…
Смотрю на странный потолок,
Как будто в зеркало.

А ты – прекраснейший цветок
В моем гербарии.
Срывал я каждый лепесток,
Срывал по правилам.
Любил цветы, но только ли
Тычинки – пестики?
Ты рисовала мне ноли.
Я ставил крестики.
Твой гибкий стебель не дрожит,
Застыл немыслимо.
Стекали капельки обид,
Пока не высохли.
Просил: «Возьми да полюби
Меня, пригожего».
Ты отвечала: «Я – лесби…
Всего хорошего!»

Линии жизни пересеклись,
Слились в одну, а потом разбежались.
Странная штука все-таки жизнь –
Думаем в самом начале.
Позже приходит привычка, и влом
Тратить душевные силы.
И все-таки жизнь за каждым углом
Прячет еще сюрпризы.
Но мы научились углы обходить
Или хотя бы их сглаживать.
Ведь трудно и больно снова любить,
Душой выгорая заживо.
И все-таки жизнь не настолько глупа,
Как часто думают многие.
И если ты встретил... это – судьба,
Высоко ее благородие.

Буквально в полушаге от пол-литры
Рассудок мой в чернеющий квадрат
Впечатан незатейливой палитрой
Без признаков своих координат.
Как прост прием! Сканирую пространство,
И в темной бездне черного холста
Мерещится такое постоянство
И видится такая красота,
Что тянет пить безудержно и жадно
Кристальную прозрачность бытия,
Чтоб растворить способность адекватно
Воспринимать значенье слова «я».