Александр Рушкин - Всё в порядке

О нем говорили в столице.
В провинции слышали: есть
Поэт, что на каждой странице,
Кует превосходную жесть.
И ширились, множились слухи,
Ползли по бескрайней земле –
Мол, пишет он классно под мухой,
А лучше всего – на игле.
Где правда? Где ложь? – неизвестно.
Известно одно лишь: молва
Ударила в голову лестью,
И кругом пошла голова.
Каленым отточенным словом
Жег душу, как землю напалм.
Но правда бывает суровой:
Он словом убит наповал.

Перелопатив слов руду
И проявив в труде упорство,
Быть может, все-таки приду
Я к свету, лишь бы паникерство
Не завладело под землей
Моей душой в рудничном мраке.
Стихи секу своей киркой
На черных стенах. Гаснет факел...

Хоть молчи, хоть в рупор вой –
Муза впала в ступор.
Без нее стихи – отстой
(Отпираться глупо).
Ничего, переживем,
Раньше было хуже –
Поэтическим огнем
Обжигала дюже.
А что проку? Где итог? –
Отвечаю сразу:
Лишь испачканный листок
В чреве унитаза!

Летят в огонь измятые листочки,
Горят красиво, весело и зло.
Я жгу стихи. Пылают алым строчки,
Даруя позабытое тепло.
Так вот чего им раньше не хватало!
Изящна смерть в объятиях огня.
Пускай горят – в них было слишком мало
И чувств, и красок прожитого дня.

Так получилось, не вини,
Мой светлый ангел,
На темной стороне луны
Скрывать любовь обречены…
Бьет бумерангом
В реальность превращенный сон –
Попробуй, выкинь…
Как видно, вещий, в руку он:
Ты влюблена и я влюблен,
И чашу выпить
Вдвоем с тобой предрешено,
Но чаша с ядом –
Я не свободен. Пей вино,
Пока я рядом.

В прошлом – телячьи нежности
И дикий восторг щенка.
Грубо рванет к промежности,
Не целясь, моя рука.
Хватит ломаться дурочкой,
Песни про счастье петь.
Скоро на мягких булочках
Сыграет маэстро – плеть.

Руки и ноги скованы.
Стыдом обжигает грудь.
Будем теперь по-новому
Линии жизни гнуть.
Слезы – большие градины –
Бьются в мое плечо.
В ноги рабыней падаю:
«Хозяин, хочу еще!»
Крепче, чем вязь железная,
Слово твое, господин.
Буду служить прилежно я
Мраку твоих глубин.

Ступеней храма вытертый гранит
Немало тайн ушедших в быль столетий
В себе веками бережно хранит –
Невольный их рождения свидетель.
Его ласкали шелком шлейфы дам.
Он видел блеск царей, их приближенных
И толпы нищих, брошенных к ногам...
Он видел храм безвинно обнаженным,
Без куполов, растерзанный толпой,
Отрекшейся от совести и Бога.
Он видел много – потому с тоской
Лежит избитой глыбой у порога.

С неба – на землю… и крылья – в хлам.
Кто я? – один из грешных.
Но если мечтал я увидеть храм,
То лучший из всех – небесный.
Люди смеялись, грозили попы:
«Увидишь, но ад кромешный!»
Нет! Я не спорил, крутил болты
И отвечал: «Конечно!»
Утром, когда наступил рассвет,
В небе кружили птицы,
Под звон колокольный шагнул им вслед,
Чтоб ваши не видеть лица.
С неба – на землю… и крылья – в хлам.
Кто я? – один из грешных.
Но если мечтал я увидеть храм,
То лучший из всех – небесный.

Приберусь у себя в шкафу,
Со скелетов сотру пыль.
Очевидно, пока живу,
Прошлых дней стерегу быль.