Хайдар Бедретдинов - Белый свет

Пришла, примчалась, зову сердца
Отдавшись, как младым страстям,
И принесла кусочек детства,
К душевным приложив вестям.
Такой нечаянный подарок
Необязательный… но в цвет,
Как будто слившись полушарья
Опять возобновили свет.
Прощаясь грустно, вдоль забора
По разным сторонам идём
И продолженье разговора
Уже наедине ведём.
Прости за всё, моя отрада!
И радость брызнет пусть из глаз,
Что не могильная ограда
Нас разделяет в этот раз…

Всё суета сует…, но наконец
Пришли мы снова в шумный наш дворец.
Но в залах так знакомого дворца —
Ни одного знакомого лица.

В смятеньи я: ах, сколько ж бурь и лет
Прошло, что стёрся окруженья след?
Ведь в этих залах юности моей
Так много было лиц моих друзей.

Что сталось с ними?
Что оборвалось?
Какой нас разделил анабиоз?
Ещё вчера здесь бились их сердца —
Ни одного знакомого лица.

Хоть седина заметна в зеркалах,
Ещё походка не вселяет страх.
Нет ощущенья близкого конца —
Ни одного знакомого лица.

Как будто время потерпело крах,
И мы теперь совсем в других мирах,
С судьбой смирились горькою слепца —
Ни одного знакомого лица.

Открытье это – как по сердцу плеть.
Я б мог поверить в собственную смерть,
Но с Жизнью обручальное кольцо —
Моей любимой сердце и лицо!

Есть женщины в нынешней жизни
С особым стремленьем вперёд:
Такая не то что бы в избу —
В горящий реактор войдёт.

Летит, отработав трёхсменку:
На службе, с детьми, у плиты.
Она ещё как-то умеет
Себя в этой жизни найти.

С таким-то нагруженным возом,
С обилием дел и оков
Её статистический возраст
Повыше, чем у мужиков.
Прекрасные наши подруги
Тепло нам несут и уют,
Хоть « За бытовые заслуги »
Медали для них не куют!

Вы терпите все прелести супружества,
Где год за три дают, как на войне.
Но вот, опять от вас потребно мужество —
Как вор, гуляет кризис по стране.

Он ценники украл, что были прежде,
Нули добавил подлою рукой.
Но главное – опять украл надежду
На мир в душе, стабильность и покой.

Но март вступает в силу: солнце брызнет,
А там – глядишь – и почечный Апрель.
И вам опять о новой, лучшей жизни
Соврёт неугомонная капель!

Дышит кузница – калёное жерло,
На округу высыпая весело
Звон булата, пламя, искры, жаркий пар…
Здесь когда-то сочинили самовар.

Обнаженные до пояса, в поту
Мастера черны, как грешники в аду.
От огня у них прищурены глаза.
И прихвачены бечёвкой волоса.

Поколения сменялись у печей.
Много было тут отковано мечей.
Тем оружьем перебита тьма врагов —
В дни победы чтут и скромных мастеров.

В наковальном звоне – будущего песнь:
Плуг, подкова и коса рождались здесь.
Мыслей смелость, а затем упорный труд
Людям пользу, славу мастеру дают.

На рождение его ушли года.
Много сметки было вложено, труда.
Полюбили на Руси и мал, и стар
Чудодейный медный тульский самовар.

Покорил затем заморскую он даль.
Каждый царь цеплял на грудь ему медаль.
Он пузатым и таким важнецким стал,
Словно самый настоящий генерал.

Вот – стоит он меднолоб и крутобок,
С толстой шеей да, пожалуй, кривоног.
Закипает, будто в пляс сейчас пойдет,
Зазывая чашки в звонкий хоровод.

Пофырчит, потом присвистнет, пустит пар —
Ну, ей-богу, раззадоренный гусар.
Самовара дружелюбное тепло
Будит в сердце доброту, смягчает зло.

Гордо выставив вперед свой краник-нос,
Наш туляк встает на жостовский поднос
И, воркуя изнутри, лосня свой бок,
Льет крутой и ароматный кипяток.

Тяжким потом и смекалкой удалось
Сочинить затем и первый паровоз.
И ракете, что готовится на старт,
Самовар – известно – тоже старший брат.

Этой строчкой немудреной дань воздам
Всем известным и безвестным мастерам,
Тем, кто терем променяв на неуют,
День наш завтрашний без устали куют.

На свою мне память
Жаловаться грех:
Она тверда, как камень,
Крепка, как орех.
Ни силой и ни чудом
Не вскрыть её врагу:
Частенько сам дотуда
Добраться не могу.

По Зарядью, по Зарядью
Скоморошный люд идёт.
В колпаке атласном дядька
Скачет, пляшет и поёт:

«Как в корзинке Якова
Есть товару всякого», —
Из кошёлки достаёт
Прямо… целый огород.

Позвенит бубенчиком —
Соберёт копеечки,
С мишкою поборется —
Весь народ уморится.

Пятерню пристроит важным гребешком.
Шею вытянув, пройдётся петушком,
Он поквохчет, резво вскочит на крыльцо,
На протянутой ладони – вдруг яйцо.

Колесом идет, сложившись, как калач, —
Восхищаются мальчата: «Во, ловкач!»
И, усевшись, как на троне, на бревне,
Так же царственно воскликнет: «Чарку мне!»

Выпьет бражки-медовухи черпачок
И по кругу понесётся, как волчок.
Пляшет бешено – по швам трещат портки,
И дробушку выбивают каблуки.

А подручный на свирельке свиристит
И в сопелочку, приставив нос, свистит,
Наливаясь спелой свеклой изнутри,
Надувает щеки, словно пузыри.

Знать, «нечистая» – помощница в делах,
Коль у них вдруг оживает и метла.
На шапчонке пляшут звонко бубенцы,
Всласть хохочут и миряне, и купцы,

А народ умеет страсти разжигать,
Бросишь искорку – огня не удержать:
Городской, селянин, поп да всякий сброд,
Сбросив шапки, затянулись в хоровод.

Кушаки уж распоясаны давно,
Топчут площадь, как по осени гумно,
Входят в пляс, рванув рубаху, чтоб в бреду
Хоть на час забыть про лихо да беду.

Ты, жалейка залихватская, играй,
Ты играй, родная, да не уставай,
И, покуда с хрипотцою ты поёшь,
Этот мир на сказку дедову похож.

Наплясались всласть, аж в коликах живот.
По лицу течёт веселья сладкий пот.
Ух, намаялись, натешились до слёз,
А теперь копейку в шапку брось.

Скоморошья доля вовсе нелегка…
Уходили с площадей они в века
Мимо сруба, мимо царского дворца
Под проклятия святого чернеца.

Скоморохами их нынче не зовут,
Не телеги – самолёты их везут.
Величает их народными народ,
Ремесло их с новой силою цветёт!