Вадим Максимов - Баллада о Земле

В сердце смрад, в сердце свален удушливый ад,
Пламя чёрное, гордое прихотью выпалить Землю.
Братья! Гнал бы я вас на убой и парад!?
Неужели впервые я совести внемлю?

А ведь как осчастливлен я Господом был,
Что рука коротка, и не ведать мне власти —
Слышу я – мой покойный властитель в геенне завыл,
Вижу я – мой великий кумир раздираем на части.

И в страстях, безобидных для мира, познавши великий пример,
Я незримо почуял Царицы Великую Жалость.
На земной высоте зорко вижу я смерть,
Вижу жизнь.
Как безмерна узретая мною счастливая малость!

Прежде возница на козлах слушал,
Что и когда изрекал повелитель,
Сон насылая священный сонмам
Чугунных ядер планет и пуншевых звёзд бокалам.

Свод хрустальный размылся
Чистым грозы дыханьем,
Нету опоры светилам – той, что не знает движенья.
Плёвый засел возница, свет научил шевелиться,
Сам циничен и грязен, но кривобоким вращеньем
миру принёс горенье.

Скинул легенды тяжесть, сдул парадность преданий.
Двигатель Первый – зовётся он
под бесхрустальным небом.
И повелитель – ума или силы —
Мастеру хриплому внемлет.

Пусть малых растений и милых дерев
Струятся домашние жилы,
Баюкая мягким напевом, присев,
Песчаную правду могилы.

Не надо навеса дубовых ветвей,
Не надо охраны из сосен —
Живя близ людей, век недолгий людей
До века людского их скосит.

Нам всем обелиски – в камнях и глуши —
Дыханием общим омыты,
Одно не дано им – бессмертье души,
А в прочее вжились и вшиты.

Грады каменеют, соснится село,
Нагая земля землянеет,
А камни-деревья метёт и мело
Бессменного эха метелью.

Уютна, мила и открыта,
Негаснущей зорькой взошла.
Застолий чаи и бисквиты
Ты из году в год пронесла,
Крылатая неженка-тортик.
А сердце – не спит и живёт.
Ты – кукла мажоров. Упорно
Пытаешься выйти на взлёт,
Но их разрешенья пустого
Тебе – ни обресть, ни презреть —
На донце бассейна сухого
Тебе и тонуть, и гореть,
Окрепнуть красавицей редкой,
Сияя сквозь цепи годов,
И силы набраться, и сметки…
И всё же – не жить без тортов.
Ты – милый и маленький тортик
Себе и друзьям по пути:
Заката затихнут аккорды,
Ночь минет – и – снова лети!

Певец без краски, певец без сказки
Под сенью осени в дыханье дымном,
Не бил былого, не вяжет вязи,
Он и безлетен, он и беззимен.
Он – СЫН: не славить и не кусаться.
Зимою чёрной весь род повымер,
А деды в бедах годов семнадцатых
Скормили ямам голодный Питер.

Зелень – затоном, солнце – юлой,
Лето и дышит, и катит.
Липовый цвет – чистых бабочек рой,
Свет в необъятном обхвате
Томного омута липовых куп.
Светятся тайные недра.
Леса и лета сияющий круг
Пышет приветливым цветом.
Ох, разошлась, золотая юла,
Полной волною полдня!
В будущих буднях взъюлишь ты, мала,
Мигом живым и вольным.
Миг – как попутчица, Юля-юла
В светлом пролёте июля,
Солнечным цветом густым завела
Сердца неспящий улей.
Солнечный цвет ты возьми, завари
С летнего пылу-жару —
Розовым полдень июльский узришь
В сладком живом нектаре.
Полдень июля – Юля-юла,
Юля раскрылася вмиг догола,
Юных нежданно – в четыре крыла!
К общему солнцу юла вознесла!
Полдню июльскому малого нет!
Полдень июльский – цветенье и свет!
Полдень июльский – сердца юла
В миге над мигом тебя подняла!

На просёлках худых подмосковных
Грузно маются давние скорби.
Через залпы цветов обалделые —
Тени давятся, прут, обгорелые!
Что тебе на дороге задымленной!
Средь людей толчеёю раздавлен ты
В суете, в мельтешении нищенском,
Как венок худосочный кладбищенский.
С нами Бог. Над бурьяном. Победа?
Что разбухались, давние беды!
Прёт бурьян обалделой дубиной,
Чтобы пепел мы свой возлюбили!
Знать не знают нас дальние страны —
В мёд им наши тираны и раны:
Над заросшей осокой ухабой
Веял дым от расстрелянной бабы,
Что гадюкам чужим прислужила
В дни, когда даже время не живо,
Но лощёных Парижей повидло
И худое колхозное быдло
Слились в общем оскаленном взоре:
«Нет пощады Вселенной позору!»
А бурьян не растёт – возрастает.
В нём дворцы и лачуги растают.
Ой, вы дымны, России дороги!
Мы сегодня на дымном пороге!
На просёлках худых над бурьяном
Живы мы – но пока – бездыханны.
Растолкай задубевшую душу
Над Прошедшего горькою лужей!

Видишь мелочь – корявые двухи?
Хмуряки – старики и старухи!
Всю добротность несытого шарма
Разгляди в этой плоти шершавой.
За рисунком их отяжелелым —
Кособокость глыбастого тела,
А на бронзе под тучами бьётся
Луч чьего-то давнишнего солнца —
Сам собой ты зажжён – захлебнулся!
…Полдень близкой грозою надулся,
солнце щурится: ближе и ближе
пасть бездонной глотающей жижи.
Вы же были – и солнце, и сила.
Только век ваш – не дальше могилы.
И остался от строек и пушек
Шарм глыбастых измученных двушек.
Видишь трупик никчёмный монетный,
Крошку силы слепой, но победной?
Стихли дети громов-переломов,
Точно лом иль сырьё анатома —
Отлетало, крылатое тело!
Даже кости держава поела.
В хмурой куче затученных буден —
Горстка солнышек – солнечных судеб.

Тождественно вторю: Марина и Море.
Пусть Море – только озеро глухое.
И мутным сделало его не Время,
Не Время, а суда временщиков —
Суда-суда, что судят не по праву!
Открыв им душу, на сиянье синем тела
открыло Ты
Ухмылку хищной радуги мазутной
Над светом солнца и водою чистой!
Твой путь – уйти, уйти в затончик малый,
Где Вечность чистая навек осенена
лишь тихой славой упоительной листвы,
и томной добротой незыблемого солнца.
О, Море! Дай Марине час её судьбы,
Где нагота её космически бессмертна,
Ничто для дней, с её судьбой совпавших,
Продажных, проданных, её предавших будней,
Её конца земного – в пустоте!
В тот час они тождественны, как мир.
В тот час сатир, желанный им, незрим и вечен,
Нежданно слившись с ним в великой песни тела,
Назло неправде долгой и холодной,
Раскрылись – не сатиру сольной песни тела,
А юноше, что миру распахнулся,
и оттого отвергнут им, и наг!
Но не объять вам, Море и Марина,
глубин его, раскрыв свои глубины!
Свободным вы омоете свободу,
Себя из состраданья раскрывая!
Вода и Тело – ваш оплот последний!
И лона ваши в нежности нальются
Любви живым кипящим ураганом,
Разливной упоительной тревогой,
Сон утеснений отметая прочь!
О, ураган Любви! Открой Неведомое,
Зови ему в счастливый час открыться!
И воскресят мгновенья очищенья
Былое – пусть на час, на миг, во сне!
Даётся Тела честь свободой духа,
а чистота Воды – тем утром, самым первым
на земле.
Его не ищешь, но оно приходит!