Владимир Бушин - В прекрасном и яростном мире… Стихи

Да, я поеду! Но успеть бы мне
Налюбоваться вдоволь той берёзкой,
Что так дано видна в моём окне
Во всей красе сердечной и неброской.

Да, я готов! Но только мне бы вот
Наслушаться и жаворонка вволю,
Когда он сыпет серебро с высот,
А ты идёшь, лицо подняв, по полю.

Да, я собрался. До свиданья, Русь!
Билет, Ирина, до Парижа – сколько?..
Вот только на Непрядву нагляжусь,
Вот только ширью русской надышусь…
Вот только я… Вот только бы… Вот только…

Молчание бывает громогласно.
Когда за ним достоинство и честь,
Оно гремит возвышенно и страстно
И нечто в нём магическое есть.
Известно это всем с давнишних пор.
Вот так молчал когда-то Томас Мор.

Я спокойно гляжу в эти злобные лица.
Отвечать? возражать? с ними спорить? – Зачем?
От пощечины словом
Можно словом укрыться,
От молчанья хлыста не укрыться ничем.

Порой меня пронзает ощущенье,
Что без моей любви к ней и труда
Земли остановилось бы вращенье
И солнце закатилось навсегда;

Что я один за жизнь Земли в ответе
И кое-что мне сделать удалось.
Лишь потому и солнце ярко светит
И не скрипит пока земная ось.

Как много средств передвижения
Век современный дарит нам!
Мы без большого напряжения
Сегодня – здесь, а завтра – там.

Совсем не то, что в пору бричек,
Возков, кибиток да карет —
Как нет у нас тех дней привычек,
Так скоростей тех жалких нет.

Сверхзвуковые самолёты,
Сверхскоростные поезда —
И никакой-то нам заботы,
И никакого нам труда!

Вот мать проведать вы решили
Или старинного дружка —
В трамвае ли, в автомобиле
Дорога к ним проста, легка.

Доступно всё, и всё в избытке,
Пути надёжны и прямы,
Но те, что ездили в кибитке,
Не чаще ль виделись, чем мы?

Как суетятся ныне люди!
Дела и время гонят их.
И потому поспешно судят
Они частенько о других.

Сосед меня считает злюкой,
Один знакомый – гордецом,
Другой сосед – ходячей скукой,
Другой знакомый – наглецом.

Кто прочит мне удел мессии,
А кто шипит: «Он хулиган…»
Кто – «Первое перо России!»,
А кто – «Последний графоман!».

Прости сумбур им этот, Боже,
Коль сам язык всем нам и дал.
– Прощаю, – Бог сказал, – но все же
От многих я не ожидал.

Когда я на вселенском торге
Явился вдруг вослед другим,
Ото всего я был в восторге,
И кошелёк мой был тугим.

В товарах пёстрых по лабазам
Я взоры нежил и купал,
И что не мог покинуть глазом,
То, не торгуясь, покупал.

Мне медный таз казался солнцем,
Над мишурой я сладко млел,
И не стоял я за червонцем,
И четвертных я не жалел!

Набил я короб необъятный
И вроде счастлив был вполне,
Но вдруг заметил: в путь обратный
Пора с той ярмарки и мне.

И вот бреду… А что ж покупки?
В их суть я наконец-то вник:
Те – слишком грубы, эти – хрупки,
А третьи – чёрта ли мне в них!

Теперь все цены я сверяю
С веленьем сердца и ума,
И всё ненужное – швыряю.
Бери, кто хочет, задарма!

И уж отныне не позволишь
Себе покупку просто так:
Ведь в кошельке моём всего лишь
Последний тёртый четвертак.

Для какого дела я родился?
Для какого часа или дня?
Может, с ними я уже простился?
Может, они ждут ещё меня?

Не была ли делом тем причастность
К грозным и победным дням войны,
Когда мы смертельную опасность
Отвели всем миром от страны.

Не был ли тем делом сад вишневый,
Что я сам взрастил и берегу?
Иль – всего сочувственное слово,
Сказанное бывшему врагу?

Не был ли тем часом час рассвета,
На Непрядве встреченного мной,
Когда понял вдруг, что нет ответа
На загадку красоты земной?

Не был ли тем днём тот день прекрасный,
Когда встретил милую мою?
Или – тот, загадочный и властный,
Что велел мне: – Пой! Я дар даю.

А, быть может, это дело – песни,
Что я завтра радостно сложу?
Или где-то старичок безвестный,
Коего под локоть поддержу?

Может, это день и час, когда я
В будущем неведомо году,
Ни о чём уж больше не гадая,
За родную землю упаду?..

Ничего покамест неизвестно.
Не проста задачка, непроста!
Надо жить уверенно и честно.
Только смерть всё ставит на места

О, годы! Что со мною сталось!
Очки, морщины, седина…
Неужто в самом деле старость
И чаша выпита до дна?

Но как же старость, если Моцарт
Теснит дыханье мне опять,
И сердце учащённо бьётся,
И, как ему, мне тридцать пять;

И если Лермонтова строки
Зовут меня на бой за честь,
На бой бесстрашный и жестокий,
И, как ему, мне двадцать шесть;

И если над судьбой Джульетты
Меня опять застал рассвет,
И я шепчу её обеты,
И мне, как ей, шестнадцать лет.

Как с утра у нас в подъезде
Только «Ох!» да только «Ах!»,
Все квартиры, все соседи
Словно на похоронах…

Подкатило ровно в десять
Грузовое к нам такси.
Не успели всё мы взвесить,
Как уж слышим: «Выноси!»

Ты ли это? Это Рая ль?
Ты ли это, чёрт возьми,
Отправляешься в Израиль
С малолетними детьми?

И выходит Рая Коган,
Грузит шкаф, диван, бельё…
Не судите слишком строго,
Люди русские, её.

Потому что Коган Рая,
Покидая отчий край,
Едет хоть и не из рая,
Но едва ли прямо в рай;

Потому что ей за сорок,
Два мальчишки-сорванца,
И удел их, право ж, горек:
Есть отец, и нет отца;

Потому что у Раиски
Блажь гнездится в голове,
Что альфонсы в Тельавивске
Совестливей, чем в Москве,

Что в земле обетованной
Разорвёт мытарства круг —
Там квартира с суперванной,
Там и суженый супруг…

Безотцовщину видали
Наши бабы столько раз!
Но отчизну чтоб кидали
Да с детьми – в чужие дали, —
Это видят лишь сейчас.

И, не зная, слаще ль, горше
Там им будет – «Ох!» и «Ах!» —
Плачут русские лифтёрши
О еврейских пацанах.