Алла Кузнецова - Орбита жизни

Он знал все годы, для чего живёт,
И знал, чего хотел на свете белом!
Когда сложили руки на живот,
Когда его душа прощалась с телом,

Он в этой жизни сделал всё, что мог,
И, умирая, смерти не заметил!
Такие люди (да хранит их Бог!)
Бессмертными останутся на свете!

Скрипичный ключ, как прошлой жизни знак,
На памятнике – золотом, как годы.
Он жил под солнцем не за «просто так»,
Он нёс себя на жертвенник народа!

Он музыкой своею просто жил!..
Ты не поймёшь – ты далека от сути,
Но всё же знай, что нет ни капли лжи
В том, что живут и после смерти люди.

– Да как ты смеешь умалять мой труд?
Мы в мире этом равные по праву!
С тобой – рождаемы, в моих объятьях – мрут!
А мёртвым ни к чему былая слава!

Мы обе всё по совести вершим,
Такого нет, чтоб нами кто-то правил!
А этот, что тобою одержим,
Всего лишь исключение из правил!

– Ты в зле ослепла, только и всего…
Себе самой и гимн сложить готова!..
Тебе, выходит, мало одного!
Ну, что ж, пойдём послушаешь другого!..

И на покатом кладбища краю,
Где ручеёк, как маленькая Лета,
«Молчи! – сказала. – Я поговорю!
(Да будет убедительной беседа!)».

Ограда, холмик, деревянный крест…
В ногах – калина, чтоб гостей встречала!
Спит колокол, вещающий окрест,
Что есть конец у всякого начала.

Крест белый почернел, в конце концов,
Не ведая ни краски, ни починок,
А на кресте смиренное лицо
Глядит на мир сквозь сеточку морщинок.

– Ну, здравствуй, мать! Какие видишь сны
В своём плену под глыбою землицы?
– Да ничего, голубушка, не снится —
Сплю мёртвым сном, не чувствуя вины!

– Прости, что разбудила!
– Не беда!..
Есть время выспаться
(не на земле, вестимо!),
Я здесь хоть не у маменьки родимой,
Но спится вволю долгие года.

– Скажи мне, мать, а хочешь снова жить?
– Не говори об этом мне ни слова!
Чтоб снова жить, родиться надо снова
И памятью своей не дорожить!

Добра, мой свет, не ищут от добра,
Я раздала себя без тени муки
Сначала – детям, а потом и внукам,
И правнукам, и всем, что пра-пра-пра!..

И тем живу! Живу на свете белом,
Хожу к колодцу, вёдрами звеня…
Родимые похожи на меня
Кто статью, кто характером, кто телом.
Я в них живу! Они – моя родня!
Хоть временем характеры ковались,
Они же от меня… отпочковались,
Заимствуя немало у меня.

Я, может, не права?
– Ну, что ты, мать!..
И кровь, и плоть ты отдавала детям —
Людские гены правят всем на свете,
И все готовы этому внимать.

– Ах, батюшки, как долог разговор! —
Она устало опустила веки, —
Так долог путь, что из варяг да в греки,
Что через Дарданеллы и Босфор…

Хоть Смерть молчала, но её трясло,
И, отойдя от дремлющей старушки,
Она горстями, как дырявой кружкой,
Черпала воду, чтоб смочить чело.

И хруст стоял в расшатанных суставах,
И клюв косы впивался в чернозём,
И, словно виноватые во всём,
Соцветия клонили долу травы.

Тут снова Смерть накинулась на Жизнь:
– Ты всё подстроила,
чтоб сделать мне больнее!
Чтоб убедить, что ты меня сильнее…
Уйди!.. Отстань!.. Не липни, отвяжись!..

И Жизнь шагнула через ручеёк.
– Нет, подожди!.. Прими моё отмщенье!
Я не из тех, дарующих прощенье,
Я и тебе отвешу твой паёк!

– Ты снова злишься?!
– Что же мне, плясать?
Иль улыбаться, лёжа на лопатках?..
Ты знаешь, у меня какая хватка?
– Да знаю!.. Ты погонишь реку вспять!..

– Я выберу теперь сама того,
Кто сможет убедить весь мир в обратном,
Что мерзко, глупо и невероятно
Увидеть в мёртвом жизни торжество.

Давай, теперь плетись за мною ты,
Я докажу, коль лопнуло терпенье…
Я не сильна, представь себе, уменьем
Любить, щадить, с улыбкой жать персты!..

Я протащу тебя, как ты меня!
Отстанешь – доконаю тумаками!

Засеменила тонкими ногами,
Косою по надгробиям звеня.

– Гляди, вот здесь покоится Поэт,
Он доживал свой век в телесной муке,
К нему я честно приложила руки
Давным-давно, без малых 200 лет.

В смиренье тихом принял свой конец
В февральскую немыслимую стужу,
Теперь ему не будоражат душу
Ни памятник, ни лавровый венец.

Сон вечен – всё в стихах сказать успел,
Вещуя, утешая, вдохновляя,
На доброе строкой благословляя,
Красиво прожил, словно песню спел!

– Ну, не скажи! Я часто был не прав,
Порой стыжусь за канувшее в Лету!

Смерть, в удивленье голову задрав,
Пыталась разглядеть лицо поэта:

– Немыслимо!.. И ты-ы… заговорил?!
Спишь в почестях – чего ж тебе не спится?!
Другому отдана твоя жар – птица!..
Не пляшет ветер у твоих ветрил!

Молчи, ни звука! Ты ли не рыдал,
Объятия мои сочтя за благо?!
И ей в ответ поэт захохотал,
Да так, что эхо тронуло овраги.

– Прошу, молчи! Не смеешь пренебречь
Заслугами в трудах моих усердных!!!

Он хохотал! И хохот, словно меч,
Разил её неверие в бессмертных.

О человек! Тебе даруют жизнь —
Прими её, как собственную сцену.
Хоть нет цены, ты знай: она бесценна!
Могла не сбыться, чудо не свершись.

Он прозвучал, твой первый в жизни миг,
Мелодией волнующей свирели,
И ты не зря явился в этот мир,
Коль небеса и звёзды так велели.

Придёт цена – мы все за ней стоим! —
Цена твоей любви, надежды, веры,
Отмеряют её твоей же мерой,
С которой ты подходишь к дням своим.

Когда она тобой сотворена
Такой, что от неё другим уютней,
Когда она реальна и верна
В упрямом русле беспокойных будней,

Ты, отдавая праведным делам
Дороги жизни до последней тропки,
Не поклоняйся лицам и телам,
Лишь Духу кланяйся
в прикосновеньях робких.

Твори себя своим стараньем сам!
Когда тебя судьба со сцены снимет,
Живи! Живи на радость голосам,
Хоть самого не будет рядом с ними.

Твори себя, приняв за образец
Лик, за который совесть не загложет!
Твори себя – и Времени резец