Алексей Болотников - Очарование розой ветров

Слышишь! Томно токует
На Бейке глухарь.
Засветился в распадке
Первичный рассвет.
И ты выйдешь в ночь, под рас-
светный фонарь,
Вспоминать о том, чего
В сущности нет.
Вспоминаешь? Вспоминай,
Друг мой, старина.
Память тешит сердечко
Душою босой.
И ты выйдешь в ночь,
Прослезившись с вина,
И слезу… нейтрализуешь росой.

О, я люблю вас,
я люблю вас,
бродяги, гордые, как смерть.
Я б написал вас,
словно Брюллов,
когда уметь бы мог и сметь
Душ пламенных
и обожженных
дух, отрезвляясь, обнажать.
Как обнажают
только жены
иконы – пасть и обожать…
Как я люблю вас!
Это братство
скитальцев троп, путей, дорог.
И эту вашу страсть —
собраться
и припуститься за порог.
И об одном лишь
я прошу вас,
бродяг, замысливших свой путь,
Святому братству повинуясь,
Меня, бродягу, не забыть.

Друзья! Я с вами упивался
Ездой на старом ГТТ,
Блужданьем по тайге и вальсом
На покорившемся хребте.

…Здесь мы, как проклятые боги,
Олимп оставив городской,
Пьем на Гуляевском пороге
Под первый тост: «За род людской!»
Полупустые «полторушки»
На Базыбаевский порог
Свели, как пушкинские кружки…
А Пушкин, кстати, тоже бог!
…Звенит поэзия и проза геологических эпох —
Одна-единственная «роза»
Сопровождающих «ветров»!
…Там нас, сынов и братьев солнца,
Ждет пристань тихих берегов.
Друзья!.. Когда мы все вернемся,
Упьемся влагою богов!

Прощай, Харанор. Извини… отчего-то
И солнце, и ветер, и посвист травы —
Всё то, что легко называлось «работа» —
Поверь, нелегко оставлять, но, увы…
Мой лучший участок! Степные просторы
И ландыши – жёлтые колокола,
Ветра, реактивные эти моторы,
Прощально ревут в тетиве ковыля.
Уже на пороге меня записные
Застанут друзья и, в машину садя,
Достанут чеклагу, рога расписные,
И, дай только волю, проводят меня.
Прощай. Уезжаю без слёз и парада.
Здесь, знаешь, забудешь как пахнет хвоя.
Но всё же надейся… Надеться надо,
И всё возвратится на круги своя.

На востоке, на восходе раннем
День проснулся юный – понедельник.
На востоке широкоэкранном
Он явился, массовик-затейник…

Хоп! – и обронили кушаки
Нежно-малахитовые ели,
И иголки вмиг заголубели
Будто б перстни с царственной руки.
Хоп – на счастье! – хрустали сосулек.
Пузырись шампанское в капели!
В кубке марта! В сумасшедшем гуле…
Ну, а что произойдёт в апреле?

На востоке, на восходе раннем
Нас разбудит извлеченье трели
Глухарём, влюблённым ветераном,
На апрельском утреннем расстреле.
Будет солнце! Будут и потоки
Вешних вод с крутой Изых-горы.

…Нас с тобой не будет на востоке,
На восходе утренней зари.

Солнц колючих колесница катит тень.
И угрюмый, как возница, дремлет день.
– Что тебе, приятель, снится?
– Дребедень.
– А не хочешь прокатиться?
– Лень.
– Посмотри, на небе птица…
– Это облако кружится и бежит,
И вместе с тем тень наводит на плетень.
Лишь кузнечик-кружевница гонит сон.
Тишина в ушах… звенится… в унисон.

В поднебесном Голливуде съёмки за полночь идут.
Фильм про каторжные будни, про космический уют.
Ассистенты режиссёра наблюдают из-за туч:
В панораме – молний ссора. Крупным планом – звёздный путч.
Солнце всходит на востоке. Океан лежит на дне.
Объектив на солнцепёке приближается ко мне…

Звёзды будничны средь небес.
Но, однажды, вглядевшись ввысь,
Ты откроешь во мраке бездн
Галактический смысл.

Ветер с вечера на запад.
Дождик встречный косо льёт.
Ель сидит на задних лапах,
Клюв задравши, дождик пьёт.

Дней молекулы в реторте,
В колбе с химией земли,
Словно галечник, потёрты,
Мяты, рваны, как рубли.
«Этих дней не смолкнет слава»,
Как не пыжатся они,
Их осудят слева, справа
Бесы демократии.

О, поле полыни, струна ковыля…
О, песни кочующих березняков…
О, копны тугих облаков средь жнивья,
Вам до смерти предан – во веки веков!
Я сын ваш, точнее, должно быть, дитя,
Вобравшее в кровь аромат суховеев.
Я ваша листва, с заветерий летя,
Расшаркиваюсь перед каждым из змеев,
Я каждому должен и каждому рад
Открыть рукопашное наше объятье.
О, зверь мой степной, я твой преданный брат,
Ты веришь?.. Крепко мое слово на клятве…
Клянусь! На краю океана степей,
На древнем кургане с лучами камней,
К земле азиатской, как старый репей,
Прирос я. И предан. И благостно мне.

Шумиловской поры плеяда:
Утяшев, Смолин, Михалев,
Ящук и Прокин… Ах, неправда.
Плеяда – выдумка голов.
Куда относятся Жуковский,
Саянов, Геря или Кноп?
Идущие поздней – Островский,
Беспалов, Адышев… Стоп-стоп…
Геологов нельзя составить
Рядами на своих-чужих.
Их обожало солнце жарить.
Стожары остужали их.
Они в двуместные палатки
Селились в поле впятером.
В отроги горные и плато
Гуськом ходили, напролом
Беря чепыжники и чащи
И горной речки перекат.
Они в маршрут ходили чаще,
Чем в спальню городской их брат.
Шумиловской поры плеяда —
Геологи-разведчики.
Достойны памятной баллады,
Имён их увековеченья.
Другие – поисковики —
Искатели месторождений.
О каждом бы слагать стихи
И каждому – алмаз при жизни.
Они в открытиях резвились
И коренных и россыпных,
На Ужун-джуле, на Немире,
Бургоне, на хребтах иных…
Шумиловской поры геолог —
Он увлеченный, он таков…
Приходько, Единцев, Широнин,
Кириллов, Лира, Байдаков…

Ну, что ж, мой спич далек и долог.
Но пусть не дождь, не град, не снег
Тебя преследуют, геолог, —
Геологический успех!

Горный компас на ладони,
Азимут на юг. На сто семьдесят,
А то и – полный полукруг.
Сто восьмидесятый градус —
Это путь домой,
Главная сегодня радость.
Ой!..
Компас выпал из ладони
В горный перекат…
И мечты мои о доме
Смыло в водопад…
Горный компас… Пропаду я
Без его услуг!
Азимут домой… ищу я
В брод – за кругом круг.
Безусловно, гром не треснет,
Если пропаду.
Чу!.. до… слез моих… уместных,
Компас – на виду!
Горный компас на ладони,
Азимут на юг.
Вновь мечтается о доме,
Как зовет уют!