Алексей Болотников - Очарование розой ветров

Бариты, бариты, бариты —
Известняковые розы.
Неужто узоры морозные
В кристаллах баритовых скрыты?
Тяжелые звезды кристаллов
Ладони геолога греют.
Бариты, увы, неметаллы,
Но вес драгоценный имеют.

Круглые метры – не колбаса – керн.
Не хочет делиться земная кора ни с кем.
Но буровых зовут мастерами не зря:
Не доверялась бы не мастерам Земля.
Гранит, диорит с ортоклазом, а далее – гнейс.
А где же металл для страны? А на руки невест?
А где уникальное месторождение здесь?
Об этом расскажет геолог. На то он и есть.
Трудные метры: обрывы, прихваты и крен.
Рудные зоны не повышают, увы, процент.
– Геолог, скажи, о чем тебе шепчет керн?..
– Будешь богат… Пробури еще метров семь.
Снаряд буровой – колонковая и сто штанг.
Скрипит на забое коронка с алмазным венцом.
Проходка. Затирка. Подъемы и спуски. И так
До горной породы с золотозубым лицом.
Бурильщик, помбур и геолог пьют чай.
На керновых ящиках, на этикетках – стихи.
Морозное солнце сверкает улыбкой в лучах.
А выше – над вертлюгом – страсти небесных стихий.

Геолог Борисюк – значительный геолог.
Он значимо молчит на протяженье лет.
Зато земля кричит. Испытывает голод.
Давно уж фосфора в ее питанье нет.

Геолог Борисюк – значительный геолог.
Он знает наизусть про желтый фосфорит.
Р 20 5, найдет в хребтах известняковых,
Размелет его в пух и землю одарит…

Геолог Борисюк – значительный геолог.
…Значительно дела в правительстве вершит.
Геологи идут. Их путь далек и долог.
И фосфор в желтой мгле, безмолвствуя, лежит.

Ты – Азия,
Не перекати-поле,
Не трын-трава, а золотой ковыль.
Скажи, скажи, какое душит горе,
Какая мука доставляет боль?
Ты – Азия,
Кыргызское межгорье,
Степная дорогая наша мать,
Окаменело в молчаливом споре
Глядишь на краснокаменную рать.
Ты – Азия,
Кричишь нам непогодой,
Веселым ветром хочешь нас обнять..
Скажи, скажи,
Какую твою гордость
Должны мы сердцем и умом понять?

На большое дело! На великое.
На рыбалку! Уклонясь от дел.
На недельку выписав каникулы…
Пионерский, стало быть, удел.
Рано утром вездеходом – за город,
В гулкие предгория Саян,
Напевая бодро: «Ах, бродяга я…»,
Полутрезв, точнее, полупьян.
Что за роскошь – в этакое времечко
Колесить по Минусинской впадине?
Тонус поднимать в пути по-бременски,
Ну, а может быть, по баден-баденски?
Что за чудо – откупорить шлюзы
Вожделенной внутренней свободы?
Отрешенно, томно, в ритме блюза
Отдаваться царственной работе,
На рыбалку ехать – на гастроли
Своего непризнанного «я»,
Ехать, словно Гамлет Датский в роли —
Так уж получилось! – короля.
Тракт. Паром. Имисс. Тюхтяты. Жаровский.
– Сколько лет я не был здесь, братва?
Сколько невостребованной жалости
Прёт, как огородная ботва?
Скорбные сибирские убожища,
Господом забытые места…
Старой веры корни… той ешё…
Жизнь как… продолжение поста!..
– Это тост, Андреич?
– Как молитвенно!
– Ты хоронишь рано рыбный край…
Кто там виночерпий?.. Эй, налейте нам,
Выпьем-ка, дружок, за этот рай!
– Больно знать: вы, братцы, легкоумые.
Надо думать, прежде чем сказать…
В шкуре протопопа Аввакума
Не горели души… вашу мать…
– Не встревай, точи крючки острее…
– …Ах, язык острее, чем крючок!
Им бы ямбы править да хореи,
А не… тьфу… плевать на червячок…

Дорогой читатель!
Не взыщи уже
с первых строчек
прозу
средь стихов.
Не суди поспешно.
Не по чину же
должен представлять я рыбаков?

Здесь мне чужд красивый флёр елея.
Обозначу сразу соль и сахар.
Почему простая речь милее?
Нет души среди иных метафор.

Мой герой – рыбак. Но не на много
Более, чем ты, читатель мой.
Если много ног у осьминога,
Нет здесь связи с тем, что он – немой…
Мой герой – рыбак. Не академик.
Равнодушен к почестям и славе.
Жить бы дали… да немного денег.
Здесь я рыбаков перечисляю:

Емельянов – цементация идеи.
Михалёв – рыбацкий бригадир.
Борисюк – «Главшпан» и соловей.
Диппель – самый главный командир.
Калачёв – приверженец идеи.
Колохматов – блудный сын тайги.
С. Шкуратов – муж, владеющий ладьёю.
Бастриков, Чебыкин – рыбаки.
О. Сермабрин – компромиссов гений
И субъект решительной руки.
Ну, и автор. Но об этой тени
В этих строчках – ни одной строки.

Мой герой – рыбак. Но в самом деле
Он рыбалкой промышляет жизнь?
Нет. Сидит в промышленном отделе.
Под капотом. В назначеньи клизм.
Ах, не важно. Важно изначально,
Чтоб хороший был он человек…
Чтоб вздыхать умел и петь печально,
Чтоб любил свой сумасшедший век.

Гой ты, Русь! Сибирская сторонушка —
Тын, плетень, заборы из жердей —
Пялишься прообразом подсолнуха,
Обликом веснушчатых людей.
Девки, грудью подперев поленницу,
Семечки грызут и пироги…
Двор минует конный. Кузню. Мельницу.
Всё – музей. Всё не уберегли.
Девки, парни, люди синеокие,
Жители моей цивилизации!
Вам достались времена жестокие:
Жёсткие, как жёлтые акации.
Что же песней русскою, по-девичьи,
Скромною, вольготною – по-бабьи —
В залихватском удалом величии
Не турнуть транзисторной ламбады?
Что же пляской с матерной частушкой
Не разрушить храм угрюмых мыслей?
Свадьбой звонкой, бражной, словно пушкой,
Да не жахнуть – дымом с коромыслом?!
Гой ты, Русь, сибирская сторонка —
Тын, плетень, заборы из жердей —
Черный ворон гонит пацанёнка,
Воду пьёт с колодезных бадей.

* * *

На Тайменное – за тайменем.
И не столько за чудо-рыбой,
Сколько всё же за переменой,
За обновой среды обрыдлой.
На Тайменное – на «Прогрессах»,
По Табрату, по речке то есть.
Ход реки и быстр, и напорист —
Это в наших же интересах!
Ход реки – о-ей! – суматошен,
А «Прогресс», словно лошадь в стойле,
Застоявшаяся лошадь,
Запросившаяся вдруг в поле.
И – пожалуйста! И без жалости,
До отказа дроссели газа!
Риск хмельной на пороге шалости.
О, пьянящий восторг экстаза!
Когда в прорву идёшь, рискуя,
И потом, когда прорва пройдена —
Заблажишь, от души ликуя:
– Здравствуй, милая! Здравствуй, родина!
Затабанишь, зависнешь в вёслах,
И – ту-у-у-да, куда не положено,
Куда господом не проложено
Ни речное дно, ни колесное.
И – повторно!.. почти потопное
Заполошное цирк-к-качество!
Прохождение беспонтонное
На «Прогрессе», как на карачках…