Array Коллектив авторов - Над условной чертой горизонта

«Ты в городе, где вместо голубей»
Зерно чернил расклёвывают звезды.
Морскую милю впитывают версты,
И тишина становится грубей
на ощупь.
И полшага не пройти,
Чтоб не задеть соленость океана.
Здесь не рассчитывай на вежливость
тумана.
И словом SOS от боли не спасти.

Не читаю теперь, не считаю
Я бумаги желтеющей строк,
Я кораблики с дочкой пускаю
По курсиву апрельскому вод.

И не складно теперь, и не ладно,
И кораблик – не Ноев ковчег:
Тонет, тонет, и рифмой усталой
Тает, тает чернеющий снег.

«Надломились слова. Застыли…» [1] Из стихотворения Елены Качаровской
Между нами молчанье вьюжит,
В горле голос сдавило или
От обиды всё стало уже:
И пространство, и тень любимой,
Эсэмэсок озябших почерк.
В нашей связи – теперь мобильной —
В каждой букве хватает точек…

Не вытянув и строчки из меня,
Рассорились бумага и чернила.
Не оседлав крылатого коня,
Я удила́ меняю на уди́ла.

Но рыбка промолчала. Уплыла.
И сети рвет акула-каракула.
И яблоко виной или игла,
Но муза умерла или…
уснула.

А ты сейчас, наверно, у семи.
У ветра я выспрашивал дорогу.
Да, прав он, прав, и – чёрт его возьми! —
Кого теперь кричать мне на подмогу?
Ведь это не Яга и не Кощей,
И заяц в сундуке мне не поможет
От взгляда, что молчания
сильней,
От скорби, проступающей на коже.

Никому. Ничего.
В тесноте хрусталя
Я лица твоего
Не узнаю. Скуля
Под иглой граммофона
Еле слышно: «Мертва».
Только губ целованье
Здесь поможет едва.

И бежал бы отсюда
До живой красоты,
Раз ни веры, ни чуда
В отголосках беды.

Но не вырвать молчанье
Из твоей белизны.
Только гроба качанье,
Только звенья вины.

Февраль. Достать чернил забуду.
Всё на местах своих оставлю.
Бумаг бледнеющую груду
Кусками льда оставлю Каю.

Пусть посылает оригами
Воздушно-капельные Герде,
Испишет небо журавлями
Без адресата на конверте.

Пружины вылетающие нот,
Удар ключом скрипичным об асфальт.
И затуманил фугами фагот
Разбрызганный по тротуару альт.

И где искать мне нотную тетрадь —
Ту, из которой выдраны листы?
И нот не досчитаться – только пять,
И где теперь две ноты – «Я» и «Ты»?

Разбросаны, не попадают в такт,
Синкопы и октава из разлук,
И пауза, затянутая так,
Что не почувствовать
ни губ твоих, ни рук.

Не муж, не любовник,
Маратель бумаг.
Но сей треугольник
Не впишешь никак
Ни в круг, ни в квадраты
Домов и квартир,
Ни в соты-палаты
Больницы. До дыр
Стирай его грани,
Вершины дели.
Мы зацеловали
Июльские дни.

Не нужен день, и ночи мне не надо,
И голоса отчаянного хрип,
Чтобы понять, и ни при чем досада,
В какую же историю я влип.
В ней губы-ямбы, а глаза – рефрены,
Распахнутая дольниками речь,
И поцелуи-рифмы впились в вены —
Ни верности, ни веры не сберечь.

Стол, кровать и дверь
да углов квартет…
Словно битый зверь
в клетке много лет.
Каждый новый день,
каждый долгий час,
ненавижу тень,
Что пустилась в пляс.
Солнце полный круг
завершит – и спать.
Ночью воздух туг,
не уснуть опять.
Тень исчезнет. Вновь
утром я начну,
как ни прекословь,
нашу с ней войну.
Я, как битый зверь,
в этой клетке мру —
не открыть мне дверь,
не сломать игру.

Стекло дрожит под каплями дождя,
окно – как выход в параллельный мир
из этой страшной чехарды квартир,
в которых умираешь, приходя.

Дрожит рука, и кажется, что нет
Ни грамма смысла верить в чудеса.
С восторгом забываю адреса
Рассыпавшихся в прах чужих планет.

И с проседью волна моих волос…
Таить её. Не видеть бы самой!
Железной птицей тороплюсь домой,
но не найти подсвеченных полос…

Немыслимо. Невыносимо. Страшно.
Как отсвет догорающего дома,
в котором было всё тебе знакомо
и жизнь твоя сверкала днём вчерашним.

В ладонях греешь ты остатки пепла,
но он упрямо сыплется сквозь пальцы.
А ты теперь бездомным стал скитальцем,
И, кажется, твои глаза ослепли.

На паперти ты проклинаешь лихо
мироустройство, и судьбу, и случай,
но голос твой неслышен, он беззвучен.
Он растворился в городе безликом.

В тоннелях метрополитена
отрывками мерцают голоса,
несутся поезда в подземных венах
и разъедает темнота глаза.

И сбитое дыханье ритмом
стучит в висках под тяжестью глубин,
а рельсы-полосы опасной бритвой
кромсают желоба колёсных спин.

И мнимой силой награждая
подкожный мир центральных городов,
метро, вдыхая жизнь в них, ожидает,
не в силах вырваться из проводов.

Как марку, в свой альбом я вклею этот день,
событий небоскрёбы строя в город.
За ним идёт другой. Он – новая ступень.
На карте происшествий снова повод
отметить область обходных дорог,
что открывается по дням пред нами.
Но каждая ступень выводит на порог,
а каждый город может смыть цунами…

В подсвеченных окнах чьи-то жизни идут по кругу.
А я шуршу страницей с ненужным текстом,
и в этом городе порой становится слишком тесно.
Настолько, что чуешь на горле чужую руку.