Array Коллектив авторов - Над условной чертой горизонта

Одинокое яблоко,
фон в амбразуре окна —
Грязно-снежный, глухой,
жестяное дворовое донце.
Приближенье Адама,
рывок, натянулась блесна,
Под условной чертой горизонта
затеплилось солнце.
Ожиданье, начало,
высоко натянутый трос…
Ожиданье. Лишь им
и держусь на плаву да на взлёте,
Напряженьем его —
в амплитуде от смеха до слёз —
На предельной
ликующей или отчаянной ноте.
Было яблоко, вырос,
я и не заметила, сад
И зацвёл и отцвёл…
Я очнулась, пройдя переплавку.
Кисти мою и краски ищу,
возвращаюсь назад,
Ставлю яблоко. Так.
И на яблоко делаю ставку.

Болью выдолблена
так душа моя,
Будто лёгкая пирога
из ствола.
Захочу – и уплыву я
в те края,
Где не надо мне
ни крова, ни стола,
Ни постели,
ни любимого в постель,
Ничего, как в чистом поле,
ничего…
Только стружкой
завивается метель
Где-то прямо
возле сердца моего.
Длинно, длинно,
длинно тянется строка,
И слова
острее лезвий ножевых!
Сквозь меня теперь
проходят облака,
Столько перистых
и столько кучевых.

Талант поэта
лишь загромождает
Семейный дом
и раздражает близких
Нелепой неуместностью в быту.
Многоугольно-хрупкое
созданье —
Ни в угол ни поставишь,
никуда.
И всё ему чего-то надо, надо —
То тишины, то шума,
то любви…
Но нет пророка
в собственном дому.
Ни мать родная,
ни сестра, ни муж —
Пенсионер,
заслуженный бухгалтер,
Зам, зав – чего неведомо. Никто
Собою не поступится,
а после —
Дантес, интриги,
Натали, Судьба,
Эпоха, царь —
не всё ли нам равно,
Как это будет после называться.

Кружение сердца —
вот танец, доступный и мне.
120 в минуту…
шажка, поворота, удара,
Ну что же, как йоги
станцуем на голом огне,
Уйдём в невесомость
весёлыми кольцами пара.

Да, лишь невесомость
кружению сердца сродни.
Я в танце,
о чудо, я в самой его сердцевине.
Ты перышко времени
сдуй с меня, милый, стряхни,
И сбросим тела,
что когда-то исполнены в глине.

Пусть забыли нас, пусть обидели,
Пусть шуршит под берегом спелый лёд,
В храме снег идёт, вы же видели,
В храме медленно снег идёт.

Хлопья виснут здесь, как заклятые,
А иконы в инее, как в гробу,
Души маются незачатые,
Хоть какую бы да судьбу

Каждой, жаждущей воплощения
На неведомом ей пути,
В храме – снежное опустение,
Нас за это, Господь, прости.

Смеркалось,
день переходил в сиянье
Луны
сквозь воздух хрупкий, как стекло.
Веками обжитое мира зданье
Не торопило возвращать тепло.
Не ведая про скорую разлуку,
Мы спали,
не уняв счастливых слёз…
И вот, как в воду, погружаюсь в муку.
И мыслей не собрать —
все врозь, вразброс.
Боль сатанеет, забирает круче,
Взлетает ввысь,
под купол голубой.
Сама с собою говорю как будто,
А кажется,
что говорю с тобой…

Ещё раз подумай:
зачем я
тебе
нужна?
Я буду плохая мать, плохая жена,
Целованная не одним десятком губ,
Не любящая – рубящая: не люб.
Подумай: привычная клятвам моя рука
Трофеи брала – слёзы лётчика, моряка
Затем, чтобы лучшие души нести в горсти
И чувствами этими лучшими мир спасти.

Но если однажды без ног приползу, без рук,
Без рта, что был нежен, без стана, что был упруг,
Без локонов этих, без совести, без крыла
К тебе – ты один не скажешь:
зачем
пришла?

Ни с чем не сравнимое чувство начала влюблённости:
Ты в мыслях рисуешь все чёрточки, мелочи, тонкости,

Всё хочешь представить его поцелуи, объятия,
Не помнишь, о чём только что сообщили по радио,

Примеришь то платье, то кофту, не глядя, а впору ли,
С улыбкой бредёшь, чуть ли не попадая под «скорую»,

Желаешь здоровья всегда хамоватой уборщице,
Кладёшь ложку соли в свой чай, залпом пьёшь
и не морщишься,

И, главное, не замечаешь ни в чём монотонности.
Любви грандиозней порою начало влюблённости.

Пока ты вернёшься, я выучу три языка,
Плутарха дочту, философией нос запылю,
Я Грига всего разыграю и весь ХТК,
Я стану умнее тебя – и тогда разлюблю.

Пока ты вернёшься, я восемь десятков подряд
Отжаться от пола на пальцах однажды смогу,
Бежать марафонскую так, словно чёрт мне не брат,
Я буду сильней – и от этой любви убегу.