Алексей Клёнов - На языке родных осин

Никто в причину следствий не поверит.
Кто не поверит, – тот не может знать
Как больно режет сердце недоверие
Не знает человеческая рать.

Ты далеко. Но сердцу есть причина
Болеть, страдать, любить и… погибать?
Как непонятны женщинам мужчины!
Мужчины как не могут понимать…

В глазах твоих душа печалью стынет
И, зная все обманы наперёд,
В сердцах твоё коротенькое имя
Я стану говорить наоборот.

Духовно нищ, душевно – болен.
Себя не отделив от века
Я сам собою недоволен
В себе убивши человека…

Мы непокорством рождены
И от любви не ждём награды.
Разлуки встречам суждены,
О том грустить едва ли надо.

Непониманием больны,
Не ждём в своей любви корысти
Животрепещущей весны
Хотим. А видим – осень в листьях.

И только каплю теплоты
Хотим своей любви в замену.
Но сколько в душах пустоты!
И как естественны измены.

И шепчем, обжигаясь, мы
Слова, пропитанные ядом:
«Коль нет цветов среди зимы
Так и грустить о них не надо».

Остался привкус соли на губах
Окончен наш с тобой полночный праздник.
Бессонница ложится, голуб а,
Тенями на усталые подглазья.

Ты остаёшься караулить ночь
Я ухожу, рассветом в день обряжен…

Своих родителей неправильная дочь
Не плачь, не навсегда ушёл я прочь
А только лишь до будущего раза…

Ничего, что дом тесен,
Не беда, что стол скуден.
Под стакан споём песню
Не забыв сказать «Будем!»

А потом – глотай махом
Вспомянув своё лихо
Разорви на куски рубаху
Только говори тихо.

У тебя печаль с лихом
У меня в душе зыбко
Только говори тихо
Только не шуми шибко.

Что тебе мои беды?
Мне к чему твои раны?
Хорошо сидим. Едем.
Только вот куда, спьяну?

Говорю… Кому? Пусто.
Сам с собою треплюсь, что ли?
Мимо ночь прошла. Грустно.
И не меньше к утру боли.

То ли мир такой – гнусный.
То ли я дурак, повсеместно.
И с людьми не могу – пусто
И с собой тяжело – тесно…

Белизной февраль метелит
То ли вьюга, то ли стон.
Кто-то любит, кто-то верит
Кто-то закрывает двери
Белый, белый, белый сон…

Ветер северный, холодный
Как с цепи сорвался он.
Воет, словно пёс голодный.
Это брат мой, знать, безродный
Белый, белый, белый сон…

Воет, вою, воем вместе.
Белый саван, – до окон.
Брат холодный, друг любезный
Где, скажи, моя невеста?
Белый, белый, белый сон…

Сколько сил на пляски тратишь
Забирая стёкла в звон.
Брат безродный, что ж ты плачешь?
Где, скажи, мой друг-приятель?
Белый, белый, белый сон…

Белый саван, – наш наряд
Выше, выше, до окон.
Ты уж плачешь, сам не рад
Где я сам, скажи мне, брат?

Только слышен вьюги стон.
Белый, белый, белый сон…

Сокращая пределы дальности
Поступился своей практичностью
По нелепости ль, по случайности
Пораженный до аномальности
Босоногой твоей поэтичностью.

Там Земля мнёт бока об оскал времён
Там журавль небес сторонится
Лицедей – словно раб – в нелюбовь клеймён
Напоследок толпе поклонится.

И неловко в столицах, где нет тепла
Где под арками тянет холодом.
И скользнёт по расплывчатости стекла
Твой двойник, что знакомец смолоду.

Вот и день на исходе. Поникли ниц
Мои плечи, от чьей-то тяжести.
Где-то там, вдалеке ото всех столиц,
Ты живёшь? Или мне лишь кажется?

Выйду ночью, замру на семи ветрах
Пусть продуют мне душу чахлую
Я не раб, не клеймён. Только гонит страх
И бегу… спотыкаюсь… ахаю…

Упаду. Поднимусь, потирая бок.
Кто, скажи мне, придумал шалость:
Что любовь, непременно, дарует Бог
И она отдаляет старость?

И усталая, кем-то благословенная
Жизнь была? Или мне приснилась?
Бесконечная и короткая. Как Вселенная
Что в душе твоей поселилась

Не говорите горькие слова.
Ни по ночам, ни днём – не говорите.
Когда кружится кр у гом голова
Поверив очевидности событий.

Не пожалейте ласки. И тепла
Душе усталой каплю уделите
Когда звенят любви колокола
Не говорите слов, не говорите.

Не уничтожьте веры в доброту
И хоть на миг, позвольте, на прощанье
Увидеть, наконец, позвольте ту
Что ободрит улыбкою печальной.

Вы только ничего не говорите.
Я вас прошу: пусть помолчит молва!
Когда замру в предчувствии событий
Не говорите горькие слова…

Ин вино веритас. Вся истина в вине.
И я смотрю с надеждой на стакан
Где капля истины лежит на дне
Дразня мой пьяный, неприкрытый срам.

Столы, табачный дым и полумрак
Качающийся в сумраке свечей.
Я сфокусировать не мог никак
Свой мутный взгляд на женщине ничьей.

Я каждый вечер прихожу сюда
Смотреть в её усталые глаза.
Всегда без спутников, всегда одна
Бокал вина, на шляпке – брошь-слёза.

Лик тонкий, в обрамлении волос
И черный локон вьётся по щеке
В озёрах глаз всегда немой вопрос
И сигарета тонкая в руке.

И боль в глазах. Несбыточность. И страх.
И складка горькая – граница меж бровей
Печать молчания на розовых устах
Пугает неприступностью своей.

Я каждый вечер истину ищу
В её глазах, и терпкости вина.
О чём молчит всегда, понять хочу
И почему без спутника, одна?

Какой тоски не высказана боль
В смятенных и беспомощных глазах?
И чем навязана такая роль:
Тонуть в своих невидимых слезах?

В какой-то вечер истину найду
На дне стакана. И оставив стыд
Я к ней, всегда печальной, подойду.
Ин вино веритас. Но мой стакан разбит…

Вопреки всегдашней безнадёге
Дивный сон приснился нынче мне:
Был я рыцарем, и в латах строгих
Я на белом гарцевал коне.

Стройный конь, звеневший удилами,
Нёс меня по берегу реки.
Блики солнца на мече играли
Сжатом в стали рыцарской руки.