Ярослав Шумахер - Ортанз

Пробираться ландшафтом рассаде шпината
на 12-ти цилиндровом движке,
Ближе двенадцати оценить предпочтение шахмат,
Шипов лысых роз голой руке,
И, однако,
Взлифтившись, пораниться о котелок
Не цилиндра черного, всего лишь
Соломенной шляпы,
Позаимствованной у мексиканца…
Пассы, пассы пошли —
Асса!

Когда я полем гуляю и вижу два сизых перепелиных
яичка,
Бережно их в кармашек кладу,
чтобы потом, по утру,
Расчувствоваться завтраком диетическим,
и окоемом девственно синтетическим
прозреть новой истиной,
Вот!

Как на счет картофельных обрезков по рублю
Списать остаток лунного припуска,
Которым Оленька обмеряет зарю, —
Посчитай параллакс…
Бывает, что не так ведем разговор —
нахальней, а что делать —
приворот-наговор.

Да, поле то оно чистое, плечисто за шиворот кладет,
И девки все больше черные – горланят в себя,
Что – табуном лошадей пронеслось, по что
нам, на что и за что…
Мило упокоимся,
Валторной ругнемся,
Да, споем.

Я видел бедняка в штиблетах тощих,
Грязный неумытый и небритый,
Власа седые редкой сальной паклей
По плечам, измятая рубашка, ремень
Желтушной пряжкой, ботинки в дырах
Стоптаны, едва протянут до утра…

Я видел бедняка на празднике, концерте,
Я видел мутный блеск запавших глаз,
Неполную зубами черными улыбку
И кривой радости заретушированный смех,

Бывало со своим приятелем вдвоем,
Как воробьи на мусорные баки – потрошить,
За пазухой лишь требуха прожитых лет,
И ни рубля, не выпросить на хлеб,
Бывало весело их катят по двору навстречу
В помощь ли дворнику, или ради забавы
Ребятне, а на руках следы войны и лет
Прожитых на канале каторжным трудом,
И тьма товарищей костьми на дне немой
Реки сквозь глину и песок изрытый…

Они не помнят ничего, за них другие
Рассказали… и вот он вырос за спиной
И руку протянул за мелочью, дай мол,
И трапеза моя печалью обернулась.
И дал я денег бедняку, но праздник,
Кругом ведь праздник, и я забыл о нем…
Едва спрошу у Вас, Вы видели его?

Я положу тебе на лоно зубчик чеснока,
Надменный я – бубновой гостье,
Под сарабанду языка, язык-к-языку,
Макну перо в бумагу, поскребу,

По нёбу к небу по нему ко мне
Спустилась капля нежной неги…

Головка чеснока продвинется на пядь,
На пять минут к ней без притворства,
Вернуться к сарабанде языка на Ми…
Вдруг звучный мелодичный стон
Услышать тонким ухом, слух
Окутав октавой с Си-мажор на Ми,
На Ля и выше к холмикам груди,
Вдохнуть на Фа-минор и замереть…

Рождественскою елкой подбородок мой
По глади, по темнеющим сосцам гроздей,
Греховный грот, Грааля сладкозвучный рот,
И спелой вишней на зубах чеснок,
Головкой красной раздвоился, натюр-Mort
Из яблок, клюквой разрумянился испод,
Пурпурным светом из Луны, аккорд,
До/Ре-мажор на Си-минор и Cоль,
Бутона шелковичный аромат, плиссе,
И плесень Солнц озоновой дырой червит,
Калакатур лакриц крупицами в страницу нот
Вкрапить чтецам, на Эверест вскочив верхом.

Черным-черно, черным-черно, я вижу Космос.

Возьму рифму нежно как женщину,
И заброшу за облако Ваших грез,
Налью бокал игристого пузырьками трепещущий,
И игриво шагать в карнавал шартрез 3 3 Шартрез – порода кошек. …

Генуинный вздыхальщик беспамятно,
Отчеканит тавром сердца вересковый Шунет 4 4 Шунет – озеро отдохновения. ,
И лодыжек лодейные болони 5 5 Болонь – заливной луг у реки.
Искусает костьми кастаньет.

Беги речкой, голыми пятками,
Звени смехом, искрами лучись,
Засквозило солнце рыжими опятами
Из-за уголка голубоокой парчи.

Застонала грудь тиснением,
Заулюлюкала колоколенкой млень 6 6 Млень – мление. ,
Засосали любовью шунты времени
В среброкованые проруби мигрень.

Порхнут комья белоснежные вяхирей
Холодным Хоккайдо, морским,
И бумажно сложенный рецепт знахаря
Разминется слезой от тоски до тоски.

Где-то там, где пепельный сумрак космоса,
Где-то там, где визг колес электрических,
Где-то там, где скрежет железный воплем,
Где-то там, где сердца тюремный погреб.

Мысли о ней замурованы,
Песни о ней не спетые,
Ласки табу зашнурованы,
Сны второпях позабытые.

Где-то там, где альфа с омегой курятся,
Где-то там, где снегопад-ксилофон порошится,
Где-то там, где горше-прегорше чается,
Где-то там, где погост снегирями полотнами.

Шахматный сплин.
Архивариус стол.
Стриптизерша форель.
И фиалок полынь.

Где-то там, где плавник небосвода полесьем,
Где-то там, где разрыты норы по лисьи,
Где-то там, где серебряный вымпел кисти,
Где-то там, где черным велюром веси.

Поперхнулась карета из тыквы,
Петухом кукушка прогневалась,
Пастушок в рубашонке прошествовал,
Рождеством прозвенели монетки.

Где-то там, где рубище маков алеет,
Где-то там, где серпень медоносно алкает,
Где-то там, где жнивьем брови милой густеют,
Где-то там, где капище маской темнеет.

Мой Пегас одиноко гуляет,
Щиплет муз сребротканых травку,
К лебединым крылам до заутрени
Черной девке рыдать понеже.

…мне не хватает Ваших красных глаз, Ваших синих губ 7 7 «красные глаза, синие губы…» – рефрены сюрреализма ,
Ваших долгих рук и длительных мук – ни-за-что на Монмартр,
в Неаполь, Венецию, Флоренцию, на Восток…
пьяный Шумахер?
дурная привычка, гениальность, высвободившейся пятерней
по выпуклости глобусной чаши-головки наискосок,
с ободранными коленками в серой ли белой куртке, перепачканной клеем,
с клюшкой через плечо на каток…
пацанчиков веселить брутальным хоккеем,
я скучаю по Вам, миледи,
но сказать об этом в клеточку, в чуточку, в память о любовных
ябриках 8 8 «love-embers» в оригинале стоит у Набокова (роман «Истинная жизнь Севастьяна Найта»), где второе слово, помимо своего прямого значения горячей золы (и, в переносном, еще тлеющей страсти), – суффикс английского наименования девятого, одиннадцатого и двенадцатого месяцев. Если на костромском, допустим, наречии было бы слово «ябрик» со значением «тлеющий уголек», то перевод получился бы совершенно точный… (прим. переводчика, Геннадия Барабтарло) Вам, белоручка, душемучка, молчунья не умею…