Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство. Собрание стихотворений

Ты радость вешняя, ты цвет и прелесть мира,
О, неужели ты грустна, больна,
И неуютна и тесна твоя квартира,
И вкруг тебя холодная страна!

Судьбы тяжелые, уверенные цепы,
Чтоб вымолоть для жизни нам зерна,
Бьют по цветам и по колосьям слепо,
Как будто радость васильков нам не нужна.

Смотрю в туманный день осенний
Сквозь веток черный переплет
На верный зову опасений
Птиц передзимний перелет.

Летят, летят, за стаей стая…
О, если бы могла велеть
Мне сила мудрая, простая —
Куда лететь, чего хотеть?!

В утро туманное и раннее,
На сером и сыром вокзале,
В тягучей скуке расставания
В холодной мгле, в унылом зале,
Перед разлукой без свидания
Слова прощенья и прощания
Вы сухо, как урок, сказали.

«Ведь это и мое желание,
И ведь иначе не могли Вы».
О странной тайне неслияния
Я думал хмуро и лениво;
Не Вас я слушал (знал всё ранее),
Но где-то болью расставания
Свистящие локомотивы!

Не связанный в жизни ничем,
Живу я так скучно:
Равно благосклонный ко всем,
Ко всем равнодушный!

Иду отделен от людей
Дорогой особой:
Мне чужды они со своей
Любовью и злобой.

С одним я народом скорблю
(С ним связан я кровью);
Другой безнадежно люблю
Ненужной любовью.

И медленно вянет душа
И чахнет искусство.
И трудно мне жить, не спеша,
Без цельного чувства.

В летние ночи плохо спится,
Темно и смутно мне в постели,
Я жду, чтоб утром птицы, птицы
В саду запели, засвистели.

Как лодку ветерок попутный,
Меня повлекши, заструится
Сон, и я буду слышать смутно,
Как нежно-остро свищут птицы.

Мало творческой боли,
Мало было труда,
Мало страсти и воли
И на «нет» и на «да».

И теперь, вспоминая
Лет бесцветную нить,
Проклинаю и знаю:
Надо всё изменить.

Нужны новые силы
И в добре и во зле,
Но унылый, бескрылый
Дух мой никнет к земле.

Ищет твердой опоры,
Ищет темной норы,
Ищет мрака, в который
Заползти до поры.

Чтобы жить, чтобы плакать,
Чтоб иметь свой ночлег
И в осеннюю слякоть,
И в слепительный снег.

И молиться, не веря,
И о чем-то просить,
Душу робкого зверя
Пожалеть, полечить…

Выше пышных курений, курений заката,
В высоте еле зримой, неисследимой
Еле зримые, нежные дымы!
Я едва вспоминаю о том, что когда-то
Вы мною были любимы…

Хрустальная музыка чеховских слов,
Словно с родины зов, словно дальний зов.
Я хотел бы вернуться, о, Боже мой,
Я хотел бы еще вернуться домой!
И увидеть московский монастырь,
Где схоронен он… и поля… и ширь…

Как исследил сердца людские
Ты, нежный, тихий человек,
Всепроникавшим взором Вия,
Не подымая грустных век?

О, неуимчивое сердце,
Стучишь-стучишь, стучишь-стучишь
В грудь, в глухо запертую дверцу!
Но отзвучишь… Но замолчишь…

Далёко, одна на кладбище, лежишь ты,
и я на кладбище том не был.
Далёко, одна… Над могилой синеет неяркое, русское небо.
Далёко! И если судьба не захочет, я там никогда и не буду,
И что-то мне шепчет, что я там не буду,
и, может быть, в жизни тебя позабуду.

Есть странная, страшная сила, забвенье – та сила.
Я знаю: быть может, и ты меня тоже забыла.
Ведь если надрежем мы дерево, новые соки его заживляют,
кора зарастает бесследно.
Что было бы с бедной душою без силы целебной,
без силы победной!

Но мнится мне, ты пред концом, с другими,
с друзьями, с родными,
Средь слез расставания вспомнила старое,
старое, полузабытое имя,
Шепнула его и вздохнула с любовью,
иль горечью, или прощеньем,
Наверно, с прощеньем, мой грех невелик был,
наверно с прощеньем.

Мой грех невелик был: я только любил и не лгал пред тобою.
Быть может, так было и нужно, и так суждено мне судьбою —
Тебя разбудить от дремоты, когда же, проснувшись,
с еще полусонной улыбкой
На мир и меня ты взглянула, – уйти, отвернуться
и горькой признать всё ошибкой.

Но мной пробужденная к жизни, ты в жизни осталась,
Забыла, что было, творила, любила, смеялась
И шла без меня такою уверенной твердой походкой,
Как будто и не было той, которую я покидал
заплаканной, бедной сироткой.
Но что же твой образ душе как упрек и как бремя?
О, тяжесть ошибок, которых уже не искупит ни время,
Ни горечь рыданий, ни страстность молитв, которых не смоет

Вся вечность, что будет, и миг отошедший
тяжелыми волнами скроет.
Вся вечность! Такое простое и всё ж невозможное слово
«навеки»:
Над темной могилой струятся всё более темные
и полноводные реки.
Ужели навеки? И вот, когда и меня унесут эти воды,
Не будет свиданья, не будет бессмертья, не будет свободы.

Сердце гонит усталую кровь,
Ширясь чутко и верно.
И сжимается вновь
Мерно, мерно.

Мерно, мерно… Покамест иглой
Старой боли
Тихий кто-то его, тихо злой
Не уколет!

Как дымно дышат дали,
Как бел победно снег…
Мы так с тобой страдали,
Был судеб беден бег,
Мы долго напрасно ждали
Таких целительных нег!

И вот дождались ныне
Неведомых чудес.
О, дым молочно-синий
Безбережных небес!
Бесследно в снежной пустыне,
Как дым, наш бред исчез.

Чуть теплится огонь
И сердце чем-то сжато.
Не тронь, не тронь
Цветок без аромата!
Жизнь – как под всадником тяжелым слабый конь.

Нетворческая грусть,
Нет радости в надежде,
Так пусть же, пусть
Всё будет так, как прежде,
Жизнь – скучные стихи, твердимые без чувства наизусть.

В темной жажде божества,
О, рыбарь, мы ждем ловитвы;
Но забыли мы слова
Для призыва и молитвы.

О, сердец и душ рыбарь,
Ты когда ж расставишь сети?
Затрепещутся ль, как встарь,
Божьи рыбки, – видишь – эти

Истомленные сердца?
Долго ль ждать нам молчаливо,
Чтоб достигли до Отца
Бессловесные призывы?

Кто, Строгий, спросит отчета,
Кто, Мастер, посмотрит в срок,
Сработана ли работа,
Исправен ли твой урок?