Наталья Тимофеева - Звёздный смех

Громы грохочут гневливо в небесной гортани.
Плавится день от жары, замирая в тени.
Клонится вниз виноградная плеть, будто в бане,
Преют венцы белых роз… Угорелые дни.
Смотрят, синея, цикория нежные очи,
В небо готовые, снявшись, внезапно взлететь…
Перья парят облаков, свой особенный росчерк
Дав мне на сини небес, не спеша, рассмотреть.
Еле шепча меж ветвей, ветры прячутся втуне,
Ленью повенчана даль и великою мглой…
Августа волглая блажь зачиналась в июне
И, припечатана солнцем, лежит над землёй.
Где-то дождят и гвоздят бесконечные сонмы
Бешеных ритмов погодных – потопные дни.
Здесь же укрыться нельзя от пылающей домны
Солнечной ярости, только пожару сродни.
Изнемогаю, пластаюсь в домашней прохладе,
Где не достанет палящая знойная твердь…
Пишет историю лета в Великой тетради
Месяц, готовый вот-вот за него умереть.

Cмиренный вечер полон благодати
Из золотого тлена сентября,
И ветер нежным голосом Амати
Поёт в ветвях, забвением даря.

Проглядывают звёзды голубые
На сребротканом пологе небес,
Где сполохи померкли огневые
Закатного свечения, навес

Туманной дымки белой поволокой
Сравнял вершины острые вдали,
Луна с востока выкатила око,
И паутин в серебряной пыли

Заметно стало тихое дрожанье…
Ночная птица вскрикнула, стрелой
Из сумрака промчавшись, как посланье
Неведомого, и над головой

Смутила струй воздушных натяженье,
Гармонию нарушив тишины,
Посеяв в сердце смутное волненье,
Идущее из самой глубины

Извечных недомолвок подсознанья,
Где селятся печали бытия…
И схима ночи облекла в молчанье
Забытое моё, земное «я».

В тишине, исполненной молчания
И осенней спелости плодов,
Есть великий заговор прощания
С бесконечной горечью годов.

В золотом отчаянном струении
Переливов тлена сентября
Тонет века бред и нестроение,
Перед вечным холодом горя.

И в последней прелести прощения
Предвкушая негу и покой,
Мир, что полон зависти и мщения,
Отворяет небо надо мной.

Он, меня отторгнув, в умирание,
В затуханье смысла и добра
Утоляет терпкостью познания
Разум мой под спудом серебра.

И, склонив седины к неизбежности
И к нетленной сладости святынь,
Погибаю от любви и нежности,
Погружая душу в эту синь,

Где аккорды бездны несмолкаемо
Ровным пульсом движут ход планет,
Где вибраций жизни нескончаемо
Полон сотворённый Божий свет.

Осенило, – тебя здесь нет!
Это был только сонный морок…
Говорил несусветный бред,
Кто-кому и насколько дорог,
Лепетал про любовь свою,
О моей не сказав ни слова,
Мол, со мной тебе как в раю,
Рай забыв обиходить снова.
Дескать, – птица твоя «фазан»
Или «феникс», – уже не вспомню,
Пальцем дробь ковырял из ран,
Взор свой миру являя томный.
И настойчиво, хоть поверь,
Предлагал и моря, и страны…
Ну, а я за собою дверь
Затворила сегодня рано,
Вышла в утро, как будто сон
С плеч свалился с тобою вместе…
И летели со всех сторон
Птичьи звоны – шальные вести.

***
Рукоплескает зал поэту, он без фантазий был бы плох.
На нём поэзия надета, как бычий потрох на горох.
Гремят литавры славы вящей горохом в бычьем пузыре,
Поэт в восторге настоящем слагает вирши на заре.

Клокочет жар в груди остылой, седые вьются кудельки, —
Поэту всё в поэте мило, он не страдает от тоски.
Вообразив себя торерой, он видит мысленно Мадрид,
Себя – за кислою мадерой…. – неподалёку бык стоит,

Арену роет он копытом, косит его кровавый глаз…
Толпа в одном дыханье слитном кричит, предчувствуя экстаз.
Итак, поэт перо хватает и колет лист перед собой,
Как будто бы в быка втыкает мулету. Этакой борьбой

Он промышляет не на шутку, набито им полно быков,
Иной раз встал бы на минутку, чтобы размять себе боков,
Да вновь поэза не пускает, гундит над ухом день-деньской
И бычью кровь на лист роняет поэцкой мощною рукой.

А тут ещё одна загвоздка, – мечта, весомее всех мечт,
Стройна, как русская берёзка, прекрасна, просто не убечь.
Зовут мечту не по-простому, а то ли Фрида, то ли Фрейд,
Поэту впору выпасть в кому, любовь – классический апгрейд.

Мешая русское с испанским, поэт верзает новый стих,
А бык трепещет в позе шпанской, короче, сильно он притих
Перед броском. Трибуны встали и ждут, когда же в микрофон
Польётся рифма-трали-вали, чтобы исторгнуть дружный стон.

И ждали, видно, не напрасно: стих выпал, словно бычья месть,
Мечта своей рукой прекрасной судьбы отобразила перст.
Награда вновь нашла героя, в ней были образ и размер…
А бык ушёл, арену роя копытом, от бессилья сер.

Придёт ещё, призрев страдальца, покой нарушив и уют…
Но, говорят, что бычьи яйца в аду поэтам подают…

Ни сочувствия, ни пощады, —
Нет у смерти открытых дат.
Осень кружится листопадом,
Солнце движется на закат.

Росчерк света – аккорд прощанья,
Смотрит вечность в моё окно.
Я даю себе обещанья,
Да не выполню ни одно.

Поздно стало сиять восторгом,
В сердце гулко до пустоты…
Не бывает со смертью торга,
И законы её просты.

Только кажется, кто-то где-то
Отмолил мне ещё чуток
Зазевавшегося рассвета,
Молодого вина глоток.

И, чудя от минувших страхов,
Как на крыльях, из мёртвой тьмы
Я от боли лечу, от праха,
От сумы моей, от тюрьмы….

Меж пурпурных и жёлтых роз
Лежит зелёной плащаницей
Трава в сиянье росных слёз,
В лучах рассветной багряницы.
И щебет ласточек звенит
Победной песнею небесной,
Елеем аромат разлит
В воздушной горнице воскресной.
Спешит к заутрене пчела,
Свой взяток погружая в чашу
Медовой патоки… Тепла
Моя обитель. Где-то краше,
Я знаю, в мире есть места,
Но мне дороже всех на свете
Приют, где каждого листа
И роз, и виноградных плетей
Была виновницей сама,
Их черенки втыкая в землю.
И, если ждёт меня сума,
Иной я доли не приемлю,
Как, сросшись с каждым корешком,
Остаться в этом поднебесье,
Где с новым пройденным шажком
Всё дальше злое мракобесье
Всех, кто стремился разорвать
Мой разум волею нездешней,
Поставив Каина печать
На путь мой пагубный и грешный!