Вадимир Трусов - Это еще не все…

Я живу потому, что когда-то рождён,
И господь меня грешного терпит покуда.
А ещё оттого, что любовь (убеждён!) —
Это всё-таки самое главное чудо.

Не снискал я регалий и прав не качал:
Обрету всенародную, дескать, известность.
Ибо чтящему слово началом начал
И наградою может быть только словесность.

Это смешно, наверное?
Нет уж! Скорее – скверно.
Просто в моей голове
Присутствует некая лошадь.
Она соскучилась по траве
Она копытами череп мой крошит,
Она превращает в пену
Мой жидковатый мозг.
О, если бы я ее выпустить мог!
И она навсегда бы ушла,
Оставив в покое
Несчастную голову,
Начиненную навозом,
С конским волосом пополам.

Суконный космос мокрых дел,
Преданья преданных напрасно…
Инстинкт навязчиво гундел
За жизнь, которая прекрасна

И не настолько коротка,
Когда, познав судьбы стервозность
(Помилуй, боже, дурака
И сократи опасный возраст!),

Себя научишься беречь,
Юлить, выплёскивая локти
Меж остальных; кривую речь
Дрессировать в лужёной глотке.

Авось понадобится вдруг?
Увы, механика простая:
Соврать – недорого берут,
И, тем не менее, хватает

Желудок полным соблюсти
(Мечта с рождения костистых)
И, в обескровленной горсти
До хруста корм подножный стиснув,

Унять разборчивую злость.
Оно весьма, положим, кстати,
Что ничего не началось,
Что докладать о результате

Кому б то ни было теперь
Вдвойне смешно; еще важнее,
Что я опять перетерпел,
Считая нормой ахинею.

Смотри, звезда моя, смотри!
Гори со всеми потрохами!
Как те ночные фонари
В рабочий полдень полыхали;

Кипи, затравленная ртуть —
Слеза зеркал неугасимых!
И пусть внештатные плетут
Шустрей тачаночных максимов,

Телеграфируя восторг
Национального единства,
Пусть тарахтит всеобщий торг,
Где даже черствый бородинский

Не достается задарма!
А я, совсем обычный русский,
Схожу по-своему с ума,
Без ваших правильных инструкций.

Когда хмель их морды перекосил,
Я, упрятав поглубже тлеющий глаз,
Рванулся из пепельницы, что есть сил,
И стремглав покатился на край стола.

И ушел! В падение! В пустоту!
На паркета замызганного янтарь,
Сгоревшей бумагою щёк на лету
Ощущая, что правильно рассчитал.

Но рукою пьяной (ей хоть бы хны)
Подхваченный ловко и воткнутый в рот,
Хлебнул с накрашенных губ слюны
И в помойное был водворен ведро.

Вот и все. И снятый с повестки дня,

Я глотал недоеденной пищи гной
И тонул. Чтобы наутро меня
Из картонной пачки достали вновь.

Не прощай нам, Господи, ничего!
И когда десятком на одного,
И когда один супротив толпы,
И когда умаслит кривой слепых:
Зоркость, де, от бедности не спасёт,
А во тьме сойдёт на продажу всё,
Или от народа добро сгноят!
Коль не оскудеет рука твоя,
Наши не отсохнут. А ну, ещё!
Эх, азартно, весело, горячо,
Копошилась куча – мала – гурьба!
Ну, из скольких выдавили раба,
Пояса советуя затянуть?
Ни к чему вытаптывать верный путь!
Хлёстко бы, да скоро, да широко!
Ожиданье в снятое молоко
Превратит в итоге любой нектар!
О похожем смолоду я мечтал
Да окстился вовремя. Может быть
Шуранул зазря поперёк судьбы,
Только так, он, по всему честней.
И какой я крови, от чьих корней,
Забывать мне или таить не след,
Особливо здесь, на своей земле,
Где навзрыд порою душа поет.
Знать я отъюлил, отолгал своё,
Хоть, по меньшей мере, надежда есть,
Если речь ершистую взялся весть,
И не захлебнулся пока слюной.
Пусть беда шуршит по пятам за мной.
Заварить бы солнцем тугу – печаль…
Ничего мне, Господи, не прощай!

Маленький город,
Стеклянный насквозь, —
Общий дверной глазок.
Ежели кто заколотит гвоздь
Или чихнёт разок,
Где эта улица, где этот дом,
Сразу любой поймёт.
Тайны чужие – они, пардон,
Точно целебный мёд,
Нас выручающий в холода…
Что же стряслось со мной?
Где эта барышня, навсегда
Ставшая мне родной?
Не отыскать! Хоть кричи: Ау-у!
Нищий смешной простак.
Верно, помстилось, и наяву
Было совсем не так?
Поиск надежды – напрасный труд,
Ибо пуста скрижаль,
Сердце немеет, гадалки врут,
Да и себя не жаль.

Забудь меня ещё тогда,
Когда нас не было на свете,
Когда ни страха, ни стыда
Не испытали наши дети
И ты не знала пьяных драк
И вечной боли унижений,
И я, мерзавец и дурак,
Тебе не делал предложений!
Забудь! Мольба не звук пустой!
Великим ласковым созданьям
Своей несметной красотой,
Своим отважным состраданьем
Негоже потакать зверью.
И я, не склонный к птичьим трелям,
В однажды начатом бою
С самим собой – уже застрелен.

Я и не знал, на что способен огонь,
Покуда к тебе не сорвался тропой огня.
И, собирая порох души в ладонь,
Я заклинаю: «Не убивай меня!
Ты это всегда успеешь. Куда я теперь уйду?
Я, отыскавший лучшую из планет».
И если, спросив однажды, в точку не попаду,
Не торопись, пожалуйста, холодно бросить: «Нет».

Мы победили. Значит, была война?
В мёртвой воде безумия по колено
Я возвращаюсь туда, где ты совершенно одна.
И озираюсь затравленно: Лена! Лена! Лена! Лена!
Где же ты, Лена? Быстрее! Я набрал секунд про запас.
Мне надо к тебе успеть и многое рассказать…
Но ты отвечаешь, что мне лучше сейчас лечь спать…
И рушатся веки на стершиеся глаза.

Дорогой грамотей,
Заточите, пожалуй, стило
Для примечания где-нибудь на полях.
Тратится жизнь, мол,
На всякое барахло.
Если не грош цена ей,
То максимум два рубля.
Перемываются кости
С грязным бельем заодно.
Мир гигиена спасает,
А красота – на десерт.
В будущем недалёком
Пока что довольно темно.
Зато недалекого прошлого
С лихвою досталось бы всем.
Да, обворована память.
Вот и приходится врать.
Разве в библиотеке
Правду возьмешь напрокат?
А всё равно неохота
Прежде других умирать…
Ни хорошо на душе, ни плохо.
Просто – никак.