Мурат Тюлеев - Тысячелистник. Стихотворения 1993 года

Я любил и боялся город,
я о нем сочинял поэмы.
Он мне хлопоты лил за ворот,
воровал из блокнота темы.

Он мне окнами строил глазки,
с ног сбивая очередями.
Предвкушеньем чудесной сказки
он мне спать не давал ночами.

Я же дал ему имя – Горе,
ожидал по утрам напастей.
Я сбежал, я не знал, что город
был моим мимолетным счастьем.

По главной улице с гитарой
наперевес, пою, пляшу,
даю концерт совсем задаром,
но с виду странным выхожу.

А ведь бывали годы, лета,
когда-то в древние века,
когда нормальным было это —
быть сумасшедшим хоть слегка.

Я был разносчиком газет
в провинциальном Сент-Луисе.
В моем кармане пачка писем
и мелочь звонкая монет.

Спокойно жизнь моя текла
в провинциальном Сент-Луисе,
пока к хорошенькой Алисе
открытка как-то не пришла.

А улицы всегда пусты
в провинциальном Сент-Луисе
и вдруг одна из сотен тысяч
меня поцеловала ты.

Благословенна, Элис, будь
в провинциальном Сент-Луисе.
Разносчика газет и писем
до Рождества не позабудь.

Мужчина, вяжущий на спицах,
ноябрь, ты мне таким приснился.
Мне стоило бы удивиться,
проснувшись, за окно взглянув,
как мир нежданно изменился,
а я лишь потянусь, зевнув.

Как утверждает исхудавший,
видавший виды календарь,
снег словно в обморок упавший,
растает, землю обнажив.
Была-была примета встарь,
а снег хоть слабоват, но жив.

Из труб дым строго вертикален.
Прохожий пьян и страшно счастлив.
Десятки лиц из сонных спален
глядят на это торжество.
И тоже счастливы отчасти,
не понимая отчего.

Оденусь так, что будет жарко
идти по стынущей аллее.
Я от зимы не жду подарка —
она меня не пощадит.
Мне не становится теплее,
когда мне кто-то вслед глядит.

Она мне нравится так просто,
без всяких видимых причин.
Не из-за маленького роста
и не за волос, что так длин.
Она мне нравится так просто.

И я не строю разных планов
насчет любви и дружбы, нет.
Мне самому порою странно,
что я веду себя как шкет,
не строю замыслов и планов.

Наверно, знаю исподволь,
что не моя она невеста,
и принесет лишь только боль
сердечный спазм, имей он место,
ведь я не принц и не король.

Надеюсь, хватит сил для тоста
на свадьбе, где я буду гость,
надеюсь, что в меня как в гостя
не бросят родственники кость,
когда скажу я после тоста:

Она мне нравилась так просто,
без всяких видимых причин.
Не из-за маленького роста
и не за волос, что так длин.
Она мне нравилась так просто.

Букет тончайших ароматов
и васильков, и чайных роз,
весь пропитавшись, я бесплатно
к себе в провинцию увез.

С усмешкою припомнил дома,
как, тайно посетив бордель,
я Нины Риччи три флакона
плеснул любовнице в постель.

И, замерзая в ожиданьи,
когда мне транспорт подадут,
я погружал свое дыханье
в шарфом украденный уют.

Как чудно пахла вся одежда,
когда, добравшись кое-как,
кроватью и окошком между
я пил оставшийся коньяк.

Потом, как продолженье снились
мне чьи-то светлые глаза,
всю ночь видения носились
и мир вращался как юла.

И кто-то, приподняв с кроватью
меня по комнате носил…
Но все кончается… К несчастью,
я утром трезв и болен был.

Меня напечатают в свежих листках
и в списке бестселлеров я потесню
программу на завтра и секс-альманах,
и вас непременно в себя я влюблю.

Ваш город для славы моей слишком мал,
но я не уеду, я слез не хочу.
Припомните, как я себе предвещал
и деньги, и славу. Мне всё по плечу!

Но в вырванном с мясом признаньи в любви
не вижу я прелести – пошлость и страх!
На куклу похожей вдруг сделались вы…
И это у вас я валялся в ногах?!

Тебе приснились пуховик и норковая шапка,
а мне приснился «стратокастер» и ревущий зал.
Тебе твой сон осуществить поможет щедрый папка,
а я до самого утра примочку «фузз» паял.

Твой пуховик облезет весь, а шапку сдернут лохи,
а я куплю магнитофон и запишу альбом.
Потом в твоем пуховике вдруг заведутся блохи,
а я, три сейшна отыграв, забудусь мертвым сном.

В твоей обманке щеголяет бикса с мехколонны,
а пуховик свезли на свалку Узкой Колеи.
Мне в студии за новый хит отвалят миллионы,
а ты в «аляске» старой едешь на дискотеку в ЖБИ.

Потом тебе приснится парень с фирменной гитарой
и, как назло, им окажусь не кто иной, а я…
Ну, а пока ты где-то ходишь в своей «аляске» старой…
Во сне ты видишь пуховик, а вовсе не меня.

Все тысячи стихов моих – тебе!
Все те, что написал до нашей встречи,
все те, что напишу в разлуке вечной,
старея в одиночества тоске.

Все сны мои земные – о тебе!
Все те, что видел об иных и прочих,
все те, что в черной грусти напророчу,
отчаявшись в проигранной борьбе.

Все слезы и стенанья – по тебе!
Пусть даже ты жива и правишь где-то,
все тайны нашей близости отпеты
и крест поставлен на моей судьбе…

Был зрел, но переспел и не успел,
оставшись не у дел, ощипан сплетней,
как перепел средь прочих птичьих тел,
трофей охоты летней.

Ну, что ж. Судьбы я нож не ставил в грош,
был сам хорош, хорошим быть казался,
ни с чем остался, ни на что не гож,
нелепо так попался.

В невзгоды сеть! Хрипеть в ней, а не петь,
под плеть сомнений спину и затылок.
Желанье первым быть уже остыло,
оркестров стихла медь.

Теперь щетинься, зверь, и счет потерь
веди, и мерь семь раз, и режь с опаской,
иначе снова в твоем доме дверь
измажут черной краской.