Станислав Хромов - Фантасмагория

Мы протомились сутки на вокзале,
А показалось – вечность протекла,
Играли дети, женщины вязали,
Мужчины говорили за дела.
Потом был поезд, купленное зелье
И шумных станций ярмарки порой,
И суета вагона, и веселье,
И дни, сплошной забитые мурой.
Они прошли – разгульно и небрежно,
Оставив нам безденежье и пшик,
Но как гуляли мы на побережье —
Как только может русский наш мужик!
Не соблюдая заданности строгой,
Решив нарезать знатного крюка,
Мы возвращались дальнею дорогой,
Покинув опустевшие юга.
Полны страстей и видом моложавы,
Везде найдя и крышу, и прием,
Исколесили чуть не полдержавы —
Мы знали, что нигде не пропадем.
И лишь теперь, спокойной жизни внемля,
Вхожу в какой-то заданный режим…
Поистине, величественно время
И механизм его непостижим!
И что бы мне на это не сказали,
Все кажется, что в длительный загул
Я жил одни лишь сутки на вокзале
И только на мгновение заснул.

Уже давно в окне вечернем
Сгустилась ледяная мгла,
И шум, и гам по всей харчевне
Летит из каждого угла.
Кого-то мучает отрыжка,
Кого-то матерная вязь,
За стойкой женщина-ярыжка
Стоит, назад облокотясь.
И слышен голос приглушенный
Хмельных веселых мужиков:
– Мне дочь Рокфеллера бы в жены,
Пропил бы все и был таков!
За ними, возрастом постарше,
Попрятав в валенки ножи,
Сят какие-то не наши
В углу небритые бомжи.
Они рассказывают были,
Кого куда вела звезда,
А за окном в морозной пыли
Гремят на стыках поезда.
И мне уютно, я не скрою,
Сидеть здесь в сумерки, пока
Плывет угар над головою
И горький запах табака.
Здесь понимают с полуслова,
Здесь люди к бедам не глухи,
И потому вернутся снова
Сюда назавтра питухи.
Сижу и млею поневоле,
Смотрю в окно, курю «Опал»,
Как будто в дружное застолье
На дальней станции попал.

Пивной убогая каюта
И грязь на целую версту,
Но так на улицах уютно,
Когда черемуха в цвету.
И так светло и ясно станет,
Когда бредешь, как нетопырь,
Своими горестями занят,
И вдруг увидишь монастырь!
Дородный, каменный, старинный
Качает сонную реку
Под невесомою периной, —
Видавший много на веку.
И толпы сгорбленных строений
Сквозь временную кутерьму
И в летний зной, и в день осенний
Веками сходятся к нему.
Он помнит батыевы орды
И поступь броневых машин —
Здесь промелькнули все народы,
Прошли и схлынули с морщин.
Здесь в послушании и страхе,
Затеплив братскую свечу,
Молили строгие монахи
Победы русскому мечу.
Годами в каменных подвалах
Томились смерды и князья
Среди лишений небывалых,
Себя за прошлое казня.
Велик и в немощи и в силе,
В былом и в будущем един,
Он отражение России —
Хранитель, воин, господин!

Железный, каменный, бетонный…
А в стороне, как сирота,
Она забытою мадонной
Стоит над чашею пруда.
Терпя побои и увечья,
Они стекаются сюда,
Покуда быдло человечье
Его любимая еда.
Всегда поблизости и рядом
Над ним кружится воронье,
Клокочет он и дышит смрадом
На платье белое ее.
Вбирая соки весей разных,
Расправив щупальца дорог,
В мазутной скверне и соблазнах
Залег зловещий осьминог.
Коварный призрак недоступный
Нуждой и косностью храним,
И человеческие трупы
Еще шевелятся под ним.
На них, виновных и невинных,
В свой час обрушится гроза,
И ищут жертвы на равнинах
Его безумные глаза.
Присоской доменной горящей
Он выжег Каина печать,
Чтоб всуе всяк сюда входящий
Привык ее не замечать…

Здесь на расплющенном камне
мы собирались не раз,
Сколько отсюда кругами
вышло смертельных зараз!
Здесь на расплющенном камне
век не закончится наш.
Снова, как было веками,
вместе справляем шабаш.
Здесь на расплющенном камне
к князю мы шли на поклон,
Вот он – в запарке и гаме,
имя ему легион.
Злые заблудшие толпы,
серые в дымке дома —
Все это лик его злобный,
сила и воля сама!
Где у заветного камня
с жабой венчается жид,
В полночь безвольно и срамно
пьяница горький лежит.
Где бесшабашно и праздно
мы веселимся гурьбой,
Ночью глухой и ужасной
темный творится разбой.
Здесь – на расплющенном камне,
глядя в бездонную высь,
Всеми своими богами
мы на крови поклялись!

Рука с наколкой… Он исчез,
Но я узнал его! О боже!
Он говорил: «Попутал бес,
Бывает в жизни, ну и что же…»
Бараки, чей-то жуткий крик,
Горит огонь в бездонной яме,
И мне представилось на миг,
Что там творится за дверями!
…Они сидели и в упор
Чело свербили напряженно —
Так смерть сама в жестокий мор
Приходит в дом за прокаженным.
И я, животный чуя страх,
Бежал позорно, без оглядки,
И все мерещились в глазах
Три перевернутых девятки!..

Окружили домами высотными,
Тротуаров глухими полотнами —
Не вздохнуть,
И текут нечистоты зловонные,
Заполняют отдушины донные,
Давят грудь.
Берега завалили отбросами,
Поливают кислотными росами,
Чем невесть,
Мне на завтра уже не загадывать,
Пресмыкаюсь, не смея выглядывать,
Зреет месть!
Выйдет месяц ущербный над городом,
Заморенный тоскою и голодом
Покажусь над водой,
Буду тихо сидеть огорошенный
На бетонной развалине брошенной
И трясти бородой.
А пойдут по тропинке прохожие,
На пугливые тени похожие,
Притаясь,
Я последнему ноги опутаю
Заржавевшей тугой арматурою,
Брошу в грязь!
И скорей утащу, чтоб не видел кто,
Прямо в жерло бездонного омута
Уцелевшего…
Вы меня выживаете с родины,
Ну какого вам тут у болотины
Лешего?
А когда понаедут строители,
Уберусь из последней обители
К вам в дома,
То коварно, то дерзко орудуя,
Где есть капля воды – стану всюду я
Месть сама!
Буду в кранах рыдать и грозится
И болотной водой половицы
Окроплю,
И кого-нибудь в ванной из шалости,
Выбрав случай удобный, без жалости
Утоплю!