Матвей Снежный - Бесконечность. Стихи

Мам, прошу тебя, просто хватит.
Хватит боли и сильных обид —
Мне и так не подняться с кровати,
Я и так почти инвалид.

Мам, прошу тебя, тише, тише,
Этот крик не поможет ни в чем.
Если нас кто-то услышит —
Значит, мама, я обречен.

Мам, прошу тебя, легче, меньше,
Бей не так сильно и много.
Подумай, молю, о дальнейшем —
Впереди у меня дорога.

Мам, прошу тебя, просто хватит.
Хватит рвать и путать мне нить.
Мне и так не подняться с кровати.
Мне и так не хочется жить.

Еще пару стопок – и больше не будет плохо.
Снег на улице кружит, а вроде уже апрель.
Где-то бродит мой бог последнего вздоха,
У него глаза карие и белеет при свете шинель.

Разговор в темноте – посиди до утра, мой брат,
Где-то дом наш пустеет и бьется в окно рассвет.
Где-то есть для потерянных душ путь назад,
И лесные сосны тебе шлют свой привет.

Все ведь стерто давно, нам осталось шагнуть за край.
Здесь не примут таких – показал же опыт.
Говорят, у преданных есть свой рай.
Отчего же я слышу один только ропот?

Сядь, посиди, еще рано ступать в дорогу.
Слышишь – как будто рыдает кроха?
Нам осталось совсем немного —
За нами придет бог последнего вздоха.

Тонкие пальцы замерзнут в июле месяце.
Ледяная вода по трубам и шум дождей.
Знаешь, я без тебя здесь чуть не повесился.
Я без тебя все чаще пишу популярное к N (ей).

Голос охрип, и больше не попадает в ноты.
Впрочем, я и так позабыл давно все аккорды.
Знал бы, что однажды придет кто-то,
Кто увидит милым того, кто был гордым.

Знал бы, давно убежал ко всем дорогам.
Хотя, наверное, заезжена тема…
Я все еще жду тебя у порога.
Я волнуюсь.
Но это только моя проблема.

Девочка с кошачьим взглядом и надменной улыбкой,
Никому не скажет, что ночью ее знобит,
Что она допускает ошибку… И за ошибкой,
Что она зависима – остальное лишь вид.

Девочке хочется встать посреди дорог,
Задрать голову и крикнуть куда-то ввысь:
«Хей, ты существуешь, бог?!
Послушай, остановись!».

Но бог ей не пишет, кидает по свету.
Вчера засыпала в постели, сегодня —в метро,
Девочка носит пальто даже летом.
И ей холодно так, что не согреет никто.

Она наигралась в куклы, да и в людей —
Последний подонок недавно в любви признался…
Девочке холодно. Холодно до чертей.
Только бог еще не наигрался.

Герда прячется под одеяло, в стену летит телефон.
Кай на глазах тает с каждым проклятым днем.
Кто-то звонит – Герда верит, что это он,
Он говорит: «Тише, милая, все умрем».

Он говорит: «Все пройдет, так и должно быть в мае.
Я же снежный, вот, потихонечку таю».
Герда рыдает, не узнавая своего Кая.
Он превращается в птиц, целую стаю.

Он говорит: «Родная, ну что ты, все хорошо.
Я сложил вечность, нас уже ждут».
Кай из смертных почти ушел,
Перетягивая жизни жгут.

Он говорит: «Я ж люблю тебя, остальное—пыль.
Пойдем, ты должна быть немного смелой».
Герде страшно. Страшно знать, что это быль.
Что он каждый раз зовет ее Королевой.

О тебе не молчат – о тебе кричат, срывая голос в тиши.
О тебе курят. Нервно, дрожащими пальцами.
Есть вот ты, и твой мир, как редкий храм, нерушим,
(такой мир бывает лишь у страдальцев).
Есть вот ты – курящий, злой, растрепанный вечно,
Под осенним дождем танцующий танго с братом.
Я встречала других, они все могут быть хороши, конечно,
Но они не такие… Не такие, как надо.
Но от них не хочется вывернуть все нутро, показать —
Посмотри, этот мир я нарисовала твоими касаниями.
Без тебя не хочется ни спать, ни дышать,
Без тебя и твоего внимания.
Без тебя стихи не пишутся, строчки выходят прочь,
Что-то не то, вечно стираю, переправляю снова…
Тебя хочется обнимать каждую чертову ночь,
Без единой мысли, без единого слова.
С тобой хочется просто жить, плевать, это нынче не модно,
Греться твоим теплом испепеляющего огня.
О тебе могут писать сколько и кто угодно
Но никто не напишет так, как я.

И нет тоски без особой боли,
И нет без сомнений разлук.
Я не представляю, кто с тобою,
Когда я умираю без этих рук.

Не важно, сколько лет будет нам,
За окном – залив или Нил,
Мои плечи скучают по твоим рукам,
И это самое честное, что я говорил.

Я же, конечно, опять был слишком грубым, и не подставил плечо.
Плачь моя милая, кусая вишневые губы, плачь и пиши еще.
Пиши, что скончался, что нет меня, я умер уж сотню раз.
Пиши, что кого-то и трогал я, не трогаю больше сейчас.
Пиши, что кому-то там дарил розы, просил руки,
Что кто-то глотал слезы, и шептал: «Боже, ему помоги»,
Пиши, что я был лишен всех чувств и случайных битв,
Что, в общем, душою пуст, и не стою лучших молитв,
Пиши, пиши, пусть читают люди и плачут снова,
Пусть хоть где-то будет за тобой последнее слово,
Пусть тебя сожгут, разорвут, за любую ложь,
Пусть ты знаешь путь, но никогда не придешь…

Я же, конечно, опять принесу лишь боль.
Я же, конечно, мог бы быть другой…
И кому-то шептать, ночью, в бреду, горячо:
«Слышишь, родная? Пиши, пиши про меня еще»

Эти люди не стоят ни слов, ни гроша,
Ни попыток просто время убить.
Я не знаю, как можно тобой не дыша
На этом свете жить.

Ты у меня почти что в крови,
Как немое сплетение судеб.
Живи, слышишь? Только живи.
А все остальное будет.

Обещание вечной любви я считал пошлым,
Подобием лжи из старых, истертых книжек.
Знаешь, маленькая моя, хорошая,
Я ведь без тебя не выживу.

Ты на память оставишь цветную ленту,
На случай вроде «А все ж…».
Знаешь, я не представляю, как можно быть с кем-то,
Кто даже на тебя не похож.

Они знают друг друга, улыбаются и молчат.
Я сижу среди них, нервно дергаю край плаща.
Меня окружает стая голодных волчат.
И мысли в моей голове уже нещадно трещат.