Александра Богунова - Девица-Медведица

Русью запело сердце мое,
экое дело, в ладе житье!
Гуслям моим ведать Сказку дано,
ставни раскрою – утро зазвано.
Свет лучезарный – Ярило взошло!
Облик кошмарный – лишь чучело.
Идол Перуна сгорает дотла,
варяжская руна дотронется дна.
Бубны звенят, играют гудки —
веселье идет с легкой руки.
Князь мой с княгиней-лебедкой сидит,
купцам заморским в очи глядит.
Жемчуг да злато, яхонт, булат —
будет Великим Новгород-град!
Гуси гогочут – хлещет их прут,
тут за молодца двух отдают.
В крепких руках плуг землицу рыхлит,
матерь в избушке девку бранит.
Ветер колышет сережки берез,
выпито озеро девичьих слез.
Летопись спрятана в лист бересты,
братья нательные носят кресты.

В детской комнате в шкафу завели они борьбу —
не простое состязание
за «Красу села» название.
В семь матрешек хоровод устремился дружно в ход
по окружности направо, часом больше – часом мало,
словно яркий паровоз – мал-мала да полный воз:
от большой до маленькой, от младой до старенькой.
Расписные куколки – купола да ступоньки!
В прятки разыгрались, в старшую впускались,
как в свою избушку – липову кадушку.
Спрятались, закрылись, словно не родились,
друг за дружкой, раз за разом,
по отдельности и сразу.
Поведя красивым глазом, да с загнутою дугой, —
бровки месяц расписной – любопытству удивляясь
и напрасно не стесняясь,
заявили о себе и народном мастерстве!
Глядь, а рядом в уголке на простом-то языке Неваляшка
улыбнулась и в поклон в спине согнулась.
С мановением руки раздаются звуки!
Звуки те от скуки для баю-баюки.
Раскачалась, закрутилась, станцевала и забылась.
Все начнет сначала, Ляля бы качала
славную игрушку, милую подружу.
Ты непобедимая, спать неуложимая.
Ты моя бедняжка, кукла-неваляшка!
Смотрят все ребята,
да глазам отрада!
И не наглядеться, как им приодеться
мастер повелел,
да за каждую радел.
Выбрать бы простую, да не дорогую,
милую, любимую,
с детством уносимую
в радужную сказку, в первую раскраску
мамину подсказку:
Марьюшку-матрешку
(поучала счету),
Неваляшку Катю, что
несла заботу
за дитя родное, нежное, малое.
Сажай на подушку добрую игрушку!
Глазками моргай, Лялю охраняй!
До зари спят детки,
лакомы конфетки
берегут игрушки,
шепчут им на ушки
быль и небылицы.
Ты прикрой ресницы,
уложи ладошки,
замурлычут кошки.
Месяц на дорожке отряхает ножки,
обувает снова бархатны сапожки,
чтоб во сне явиться и не запылиться.

И с улыбкой детки засыпают рано,
снятся им игрушки, каких в мире мало!

Мы дети своего времени,
забывшие законы старого племени.
Мы, выпавшие из стремени,
тянущие лямку неизведанного бремени.

Кем поставлены на колени мы?
Почему стали лица невидимыми?
Где кукушка в лесах нам плакала,
а Судьба в руки меди накапала?

Отчего теперь поем песнь богам,
что нам видятся в белых облаках?
Миррой мазаны, да лег сглазами
души мир моей с синеглазою.

Распахнет врата Явь далекая,
прорастет полынь невысокая.
Раскурю траву у костра в ночи.
Не скажи, звезда, обо мне, смолчи.

Пусть узнает лишь об отце малыш.
Колыхал ручей поросль и камыш.
И Река судьбы извивалась,
сердце билось, надрывалось.

Обниму тебя, моя долюшка.
Заведу тебя я на полюшко.
где пшеница, рожь поднимаются.
Солнца ярого свет сжимается.

Угасает день, ночь-наставница
заступается в сени, улыбается.
Месяцем в луну обращается.
Как тебя люблю, воспевается.

Соберем любви сон-траву,
и во сне живем, словно наяву.

Русь Былинная, Русь Святая —
Лебединая, птичья, стая.
Русь священная, в веках – вечная,
Живо-родная, Река, быстротечная!

Горе лютое, Слава ратная,
Ты – История – безвозвратная.
Лети в стремени да во Времени,
Ты, родимая, да на темени.

Травы сочные, пахнут заводи,
а мы – дочери – да отрадные.
Ищем битое счастье племени,
от того сердца наши пленные.

В родах мучиться – да получится:
по земле Святой князь пойдет младой.
За его спиной – рать из русичей,
И немая суть – хмурой тучищей…
Надвигается дума грозная,
И душа замрет – ночь морозная.

Ты сними с плеча длань не божию
И увидишь Русь вновь погожую.
Благородное сердце встретится.
В ясных зорь мечту снова верится!

Богатство старины глубокой,
истории совсем далекой,
хранит деревня русская —
сказительница искусная.

Избенка в кружеве резном,
колодец рядышком с двором.
Родник в лесу, а дома —
старушка с домовым знакома.

И прялка вот уж в стороне,
клубок гоняет кошка,
мурлычет нежно,
а рука опустошит лукошко.

Грибы и ягоды собрал —
плетёт сидит он лапти.
Воды холодной испить дал —
ждёт от погод напасти.

Пастух хлыстом гонит коров,
подоит он и дровку.
На ярмарку со всех домов
зовет крестьян обновка.

Не лаптем щи хлебают,
на город жизнь равняют.
Румяным девкам иным кнут
напоминает, что не блуд,
невест хваленых сваты ждут.
А замуж вот и не берут.
От горя девушки орут.
Да с головою в омут.
Парнишки с берега бегут,
на руки их свои берут,
да только чаще гибнут.

В восточном, красном уголке,
Христа весит икона.
И годы хоть уже не те,
спина все ж гнет поклоны.

И помнит он, старик седой,
как целовал Матрену.
И был тогда казак младой.
и с сердцем закаленным.

Придя с войны, он утопил
оружие в колодце.
Искал прощения вины,
И счастья под солнцем.

Теперь закроет ставни жизнь,
земля прикроет кости.
Но не прервется эта нить,
вступают в нее гости.
Пусть неуверенно пока,
идет он за водою.
Но внука жизнь наверняка
сроднит его с мечтою.

И видит старый в малом
кровь, бурлящую, живую.
И понимает, что судьбу
он не желал иную.

Русская смекалка – вилы да палка —
И висит француз, как гнилой арбуз.
Гнал Наполеона парень деревенский,
Слушал он в пол уха вальс прекрасный венский.
Матушке-России клал в душе поклоны,
И не мерил с паном жабо, панталоны!
Крест носил с рубахой, лапти да ушанку
И до грома в небе не сгибал он палку!
Но когда лихие ухари, злодеи
навалились разом словно берендеи,
Всех одной он левой вымел как заразу,
Плугом-другом пашет, зерна – до отказа!