Елена Крюкова - Зеркало

– Ну, Александра… Подь поближе.
Ее узнал. Какая мгла
В очах. Я ничего не вижу.
Она пришла. Она пришла.

…Был накрытый багряною скатертью стол.
На столе возлежали на блюдах объедки.
За стеною – скандал упоительный шел
Во бескрылой семье куропатки-соседки.
Золотела в кольцом застывающей тьме,
Как горящая бочка, настольная лампа.
И за старым столом, как на нарах в тюрьме,
Положивши на скатерть не руки, а лапы —
Дрожью пленных зверей, ядом гона полны,
Болью жизни, что бродит винищем – в бутылях! —
Трое молча сидели. Без слез. Без вины.
В полумраке каморки навеки застыли.

Молодая девчонка с тугим животом
Потянулась за курицей, что на тарелке…
Парень с голою грудью, с дешевым крестом
Налил водкой дешевой стальные гляделки.
Головы он налево не мог повернуть.
А по левую руку Старуха сидела.
И лицо ее было – коричневый путь
Грязью, кровью, снегами пропахшего тела.

Вместе с бабой брюхатой сидела она.
Вместе с парнем, раскосо глядящим по пьяни.
И была со стаканом рука холодна.
И морщинистых уст – не сыскать бездыханней.
Был подковою конскою рот ее сжат.
Но услышали двое из мрака и хлада:
– Вам во веки веков не вернуться назад.
Вы уйдете со мной.
Я беру вас, ребята.

Будет каждый из вас моей силою взят.
Не ропщите. Живому роптать бесполезно.
Все равно никому не вернуться назад.

…Лей же, Степка, вино
в глотки горькую бездну,

Шей же, Саня,
роскошный и дикий наряд —
Чтоб гудеть-танцевать!..
А метель подпояшет!..

Все равно никому
не вернуться назад.
Я – Старуха. Царица.
Владычица ваша.

Милая ты моя, Киселиха!..
Видать, жила я люто, лихо —
Живот растет не хуже опары,
А я в зеркале черна – старее старой…
Пальцы обожгу о твою магаданскую кружку
с грузинским чаем…
Вот так мы до рожденья их лелеем-качаем —
В люльках кухонь, в колыбелях метелей,
В сиротстве нагретых утюгом одиноких постелей…
Милая ты моя, Киселиха!..
Видать, я уж такая зайчиха-волчиха —
Ребенка нажила, а сама вот-вот с ума спячу:
За полночь подушку грызу, вою в нее, плачу…
У тебя иконка есть. Дай помолюся.
Вон она тихо сидит – матерь, Мария, Маруся.
Чай, тоже рожала. Может, услышит?
От нимбов тусклых – печкою пышет…
Колени подогну…
Упаду – как на горох, на гвозди…
За стенкой гонят твист – у Тамарки гости…
По коридору крик: Петьку опять бьет Анфиса…
Батареи ледяные – Паня, дохлая крыса,
Еле топит… Котлы аварийные в котельной…
Ну, Киселиха, —
у тебя такой затхлый дух постельный,
Топор можно вешать… Богородице, Дево!
У каждой молитвы – одинаковы припевы…
Пошли мне легкие роды! А коли не сможешь —
Пошли мне легкую смерть —
да ведь ты не поможешь,
Картинка сусальная,
стрекоза на булавке,
фольговая обертка!..
…Не верю. Не верю. Нет веры.
Это – хуже аборта.

Эх, пьянь-ресторань,
Русская отрава!..
Слева – площадная брань,
И молитва – справа.

На столе – коньяк, шампань,
Яблок лысины – желты…
Кто там, кто?.. Сань, а Сань!..
Обознался я: не ты…

За рояль, за рояль, за рояль – скорей-скорей!..
Распугаю я всю шваль, всех синиц и снегирей.
Музыка, да ты ж – моя официанточка!..
С виду – ути-пути, а на деле – хваточка…
С виду – мур-мур песенка, ласковая киска,
А на деле – лезвие
по-над глоткой – близко….

– Степка!.. Пжалста!..
Мой любимый песняк!..
Да червонец кладу – не за так…

– «Так ждала и верила
Сердцу вопреки…
Мы с тобой два берега
У одной реки…»

…Ты, Серега-тромбонист, —
Пусть ушла жена!
Пусть козлы врубают твист
В прорези окна.

Ты напейся… Закуси
Сладким чем-нибудь…
Вон малявка – две косы —
Бросься ей на грудь.

Ты забудься!.. Я и сам
Чуть было не влип…
Кто там, кто там?.. Сань, а Сань!..
Обознался… Всхлип

Чей-то громкий… На, заешь!
Кроличье рагу…
Ешь ты, ешь, пока рот свеж.
Через «не могу».

Ну, а этих… мы найдем!..
Волки – я и ты!..
Всех подряд… переберем,
Груди-животы!..

Что?!.. Ждала и верила?!
Сердцу вопреки?..
Мы с тобой два берега…
Сергунь – от тоски
Выпью все!..

…Мадера, херес – я гуляю.
Гуляю!.. Задираюсь?! Блажь,
Я нервный парень!.. Я играю
На том фоно разбитом – ваш
Кабацкий шут! Да колпака мне
Не сшила Санька!.. Все мура,
Икра, печенка… Я руками
По клавишам ору: ура!..
Ура тебе, правитель лысый,
Родной-любимый-дорогой!..
Пусть из страны сбегают крысы,
А за кордон я – ни ногой.
Мне здесь привольно. Ресторанчик,
Вокзал, мазута терпкий дух,
И я, Степанчик, мальчик-с-пальчик,
Я Рихтер: абсолютный слух!..
Спят тупорылые владыки
В одеколонной тьме СВ.
А здесь – от ярких бабьих ликов
Темно и звонко в голове…
Мне все до лампочки, до фени —
Всех съездов-лозунгов позор, —
Сидела б девка на коленях,
Плела б тонкоголосый вздор,
А я бы слизывал помаду
С ее разнюненного рта,
А я б глядел людское стадо —
Не смыслящее ни черта,
И ел и пил,
блестя усами,
Обмокнутыми в арманьяк…