Сергей Филиппов (Серж Фил) - Аист. Абсолютно правдивый роман в стихах

Пробежали три часа единой нотой,
И теперь Серёжка занят лишь заботой,
Как бы так ему нести свои трофеи,
Чтобы все их лицезрели ротозеи!
И решил пойти он дальнею тропою,
Что, по берегу змеясь по-над рекою,
На широкий луг проворно выбегала,
А потом в полей просторы уползала.
Три огромных валуна всегда лежали
С краю луга, будто травы охраняли;
Малость самую Серёжка утомился
И для отдыха на камне примостился.

Раз-другой раскрыло парня рот зевотой,
Веки сладкою наполнились дремотой,
Но вдруг резко разорвалось сна лобзанье,
И споткнулся ритм размеренный дыханья.
Рядом с камнем, где Серёжка примостился,
Не понятно, как? откуда? очутился
Аист бЕло-чёрный – это всё реально! —
И смотрел в глаза Сережкины печально.
И Серёжка, как в какой-то доброй сказке,
Подошёл к красивой птице без опаски,
Улыбнулся, потянулся к ней руками,
Но увидел пятна крови под крылами.

Этим летом жил Серёжка во времянке,
Места здесь немногим более, чем в танке,
В долгий дождик сыро, в ясный день жарища,
Но, однако ж, – персональное жилище!
Здесь с Серёжкою и аист поселился,
Он спокоен был, на волю не стремился,
Но ходил за новым другом всюду следом,
Будто циркуль, метр отмеривал за метром.

Как умел, лечил Серёжка крылья птицы,
Тщетно звал ветеринара из больницы,
Но тот вечно то с похмелья, то в запое
Или что-то ещё важное такое.
И не стал Серёжка кланяться кому-то,
Птицу он теплом души своей укутал,
Он беседовал с ней долгими часами,
Реже видеться стал с верными друзьями.
Как он им бы объяснил, – да не поверят,
Только взглядами презрительно измерят, —
Что он, аист, друг такой же закадычный,
Пусть обличием своим и необычный?!

Нет, Серёжка не был заперт в келье тесной,
И друзей, с их жизнью шумной, интересной,
С их заботами, чудачеством, игрою
Обойти не мог он, ясно, стороною.
Был футбол, была рыбалка и купанья
И иные – спорта вне – соревнованья,
Были вылазки в чужие огороды
(Что тут грех таить, и мы из той породы!).

Голубика наливалась синевою —
Пропусти, поди, событие такое! —
Пацаны, взяв, кто бидон, кто туесочек,
Сев на велики, поехали в лесочек…

Мать Серёжки птице-аисту не рада,
Невзлюбила инвалида с полувзгляда,
И огромными глазами зло сверкала,
Только где её случайно замечала.
Эх, да спрятаться б в сарай неловкой птице
И сидеть там тише шороха ресницы,
Взор скучающий бросая за окошко,
Ожидая, ну когда ж придёт Серёжка!
Нет, не пряталась в каморке тесной птица,
Как увидит мать Серёжки, к ней стремится
И в глаза её заглядывает дерзко,
Будто что-то сообщить ей хочет веско!

– Что ты бегаешь за мною, худобИна?!
У меня отнять ты хочешь душу сына?
Он меня теперь почти не замечает,
Одного тебя, калеку, привечает!
Может, ты на землю послан сатаною
И теперь вот тут глумишься надо мною,
Мучишь плоть мою, коверкаешь мне душу?!
Но не думай, я всё выдержу, не струшу,
Мне достанет сил с тобою разобраться
И жестокости, чтоб сердцем не взорваться,
Коль пришлось по жизни нам не разминуться,
Знаю я, где ждут тебя и не дождутся!..

Да, хорош автомобильчик «Гранд Чероки»!
Нежно муркает движком пятилитровым,
Всё равно ему как ехать – вдоль дороги
Или вдоль реки по кустикам ольховым!

Джип ведёт в себе уверенный мужчина,
Как фортунистый игрок в азарте сладком,
Подливает в кровь свою адреналина,
Газу дав, как будто дав плетей лошадкам!
Рядом с ним «лицо кавказское» сидело
И толкало в бок рукою то и дело:
– Лёва, хватит гнать, притормози, довольно,
Не дави педали газа, ей же больно!

– Не боись, ШалвОвич, будет всё отлично!
Или – ШАлвович? Как правильнее, Жорка?

– Для тебя – не знаю, мне же безразлично,
Как поставят ударенье в книге морга!

– Не пойму я, Жор, ты раз примерно тыщу
На работе жизнью запросто рискуешь,
Ведь привыкнуть должен мысленно к кладбИщу
И спокойным быть! Так нет, сидишь, психуешь!

– Каскадёр я, Лёва, прав ты, но не смертник!
Мне ж за трюки деньги капают в конвертик,
А вот так вот, из-за лихости порочной,
Не хочу ломать я столб свой позвоночный!
Ты по жизни-то мужик почти спокойный,
И медлительным бываешь очень часто,
Но как только в джип залезешь свой разбойный,
Будто разума резонам скажешь: баста!

Лев усов лишь крИвит чёрную подковку,
А ногой своею жмёт акселератор.
Джип летит, как спринтер, мчащий стометровку;
Жора тихо превращается в вибратор!
Вдруг лицо его как солнцем осветило —
Это мысль лихая мозги посетила:
Он бутылку водки быстро открывает
И в себя всё содержимое вливает!

Пять минут прошло, не больше, а у Жорки
На лице довольство, глазки, словно щёлки.
Вот она, полезность крепкой русской водки:
Страх пропал, а мысли радужны, не чётки!
Но лечебную всю эту процедуру
Очень просто обернуть во зла обложку,
И тут важно чётко знать свою натуру,
Чтоб не сделать жизни радостной подножку!
Но артисты, а, тем паче, каскадёры,
Выпьют море, а съедят в закуску горы,
И себя в руках в любом удержат виде,
А особенно, когда их кто-то видит!!!
Только, разве, в блеске глаз заметен градус
Да язык полощет, будто рваный парус,
Но зато в речах осмысленность и точность,
А в эпитетах и красочность, и сочность!

Лев порою взгляд на Жорку переводит —
Тот рассказывает весело чего-то —
Без труда машины редкие обходит,
А дорога – как стрела, без поворота.
Но в прямой дороге в каждой миле – дрёмы
За деревьями, кустами притаились —
Чуть расслабился, попал во власть истомы,
И на два, на три мгновенья веки слились!..

Лев, казалось, лишь моргнул, ну, чуть подоле,
Было пусто ведь шоссе, и вдруг там – кто-то!
И колёса завизжали, как от боли,
И движок заглох на высших оборотах!

Жорка трезв стал, проглотив пол-анекдота:
– Ну, ты, парень, круто давишь тормозишки!
Превращусь с такой ездой я в идиота,
Ум покинут предпоследние мыслишки!

– Погоди ты, Жора, лучше посмотри-ка,
Я своим глазам отказываюсь верить!
Только выводов не строй, не нужно крика,
Сам попробую всё это я измерить.

На дороге, от машины недалече,
Находился аист, жалкий и убогий,
Но смотрел спокойно он, по-человечьи,
А ещё был этот аист одноногий!..

– Улетела, сынка, птица, улетела,
Видно, воли и свободы захотела,
Рождены ведь, как сказал когда-то кто-то,
Человек для счастья, птица для полёта!