Сергей Черсков - Оранжевый солдатик. Стихи

Я купил ей большой тульский пряник —
Глазированный, мягкий, сладкий…
Все девчонки (ушла ставить чайник)
На лакомство тульское падки.

Задувала на чай для порядка,
Вынимала из тапка ножку…
И красивую тёплую пятку
Чесала серебряной ложкой.

Опять она считает поезда —
Оранжевый солдатик в старой будке,
А с ней дежурит сутки через сутки
Железная дорожная звезда.

Опять она с темна и до темна
Внимательно следит, забыв про чайник,
Как мчится вдаль, её не замечая,
Огромная товарная страна.

Опять она сигналит на сигнал…
Опять она передвигает рельсы…
«Ах, боже мой… да что же я… а если
Уйти по ним отсюда навсегда?»

…Опять она садится у окна
И греет чай на линиях ладоней,
Пока звезда, сорвавшись, не утонет
В холодной чаше, выпитой до дна.

На меня напала блажь – я подумал: «Хорошо бы
Не свою – чужую – боль отодвинуть далеко»,
Но не вышло ни черта – я изрядно рукожопый,
И летят мои дела, словно пули в молоко.

И слова мои тупы в этом сказочном бедламе,
Я родился, как назло, родниковым дураком.
Потому слова мои не расходятся с делами
И летят делам вослед, словно пули в молоко.

Не могу ничем помочь, так хотя бы намечтаю,
Растопырившись ежом, грохну в стену кулаком.
Но пугливые мечты – растревоженная стая —
Улетают от меня, словно пули в молоко.

И во сне, и наяву я тону в молочных реках.
Не жалея ни о чём и отчаянно легко,
От кисельных берегов отрываюсь без разбега
И лечу, лечу, лечу, словно пуля в молоко.

Твои глаза спокойны и пусты,
И взгляд пугает этой пустотой.
Но я уже давно с тобой на «ты»,
Я жду, когда ты тихо скажешь: «Стой».

Ты попусту словами не соришь,
Твоё молчанье хуже всех угроз.
Но час придёт, и ты заговоришь…
Когда?
Ответ я знаю на вопрос.

Когда уйдёт последняя,
Прошелестев листвой,
Гроза живая летняя, —
Тогда я буду твой.

В одном плохом богоугодном месте
В тяжёлых коридорных сквозняках
Болезнь и нищета гуляют вместе,
Утаптывая злого старика.

Его худое тело узловато.
Скрипит фальцет, как якорная цепь.
А то, что помирает небогато,
Так никогда от золота не слеп.

Старик силён. В аду его постельном
Немая память побеждает страх —
И море разливается по венам,
И пена закипает на губах.

Там – юность на бушующем просторе,
Тут старость – обмелевшая река.
Старик уснёт и вновь увидит море…
Но море ждёт другого старика.

По вечернему морозцу, у прохожих на виду,
Я в коричневом пальтишке
вместе с матушкой иду.

В доме отчима сказали: я – ублюдок, мама —…
Только матушка решила это так не оставлять.

В диетической столовой мы вареников съедим,
Снова матушка поплачет:
я – любимый, я – один.

А потом пойдём посмотрим интересное кино:
Драки, битвы, перестрелки, лимонад в буфете, но

Нас опять отыщет отчим, он умеет догонять,
Будет плакать, извиняться —
мама будет извинять.

Он возьмёт меня на плечи – классно так —
сойти с ума!
Мама, папа, день рожденья и поэзия сама.

– Холосо пою я, мама? Холосо? Ну, холосо?
– Хо-ро-шо, сынок…
И в гору покатилось колесо.

Седое утро гасит звёзды
И лишь одну – не потушить.
Все объяснимо слишком просто:
Она смертельно хочет жить.

Мне никого теперь не жалко,
И никому не жаль меня.
Ночь постарела, обветшала —
Пришёл рассвет другого дня.

Глубокомысленные свитки
Горят, как чистые листы.
Безумец, брось свои попытки —
Спасти меня не можешь ты.

А ночь придёт. Под небом звёздным
Зажгутся новые костры.
Прими, пока ещё не поздно,
Такие правила Игры.

На забытой всеми остановке
Постер на обшарпанной стене:
Целый мир с айфоном по дешёвке,
Целый мир по бросовой цене.

Да кому он нужен, этот глобус?
Запаршивел глянцевый восторг.
Где автобус? Укатил автобус,
Тяжко чертыхаясь, на восток.

Сигарета на четыре вдоха…
Я окурок втаптываю в грязь.
Кашляю в кулак – и слышу грохот.
Я устал, с простудою борясь.

Тихо. Ветер ничего не носит.
Пусто, словно все заражены.
Благодать… Покойно дремлет осень,
Пользуясь режимом тишины.

На забытой богом остановке
Есть портал в простреленной стене:
Целый мир с айфоном по дешёвке,
Целый мир по бросовой цене.

Ненависть… Эта река глубока, сильна.
С той и с другой стороны говорят по-русски.
Снова на русскую землю пришла война.
Бронежилеты, сферы, АК, разгрузки.

«Встань, рядовой!
Вот приказ: прекратить войну!» —
Небо гремит у разбитого обелиска.

«Фрицы… сейчас бы гранату ещё одну…
Кто это? Что это? Чей это голос близко?..»

Воину, павшему семьдесят лет назад,
Нет и не будет покоя на э (том) свете.
Он восстаёт, и зияют его глаза,
Он обрастает плотью, и страшно смерти.

Он озирается, ищет свой ППШа.
Он поправляет истлевшую гимнастёрку.
Где-то под нею не рана болит – душа —
Необъяснимо, немыслимо и жестоко.

Всё, что он помнит, – такой же стоял туман,
Так же бесились без устали пулемёты.
Небо решило: живые сошли с ума.
Небо, спасая живых, призывает мёртвых.

Кому-то
мешают смеяться крючки,
Кому-то
носы – целоваться.
Жесть, если что-то мешает —
Профану танцпола известно.
Глупость – мешает спросить,
Ум – дать ответ на вопрос,
Мишень никому не мешает,
Но…
в неё стрелять интересно.
Во мне плачет малый ребенок,
Тянет к тебе ручки-ветки.
Я их ему обломаю.
Я помешаю.

Плечом к плечу стояли в ряд.
Их было триста шестьдесят
Угрюмых дней.
Но пять – других – летели мимо,
Красивы и необъяснимы,
И все – с улыбкою твоей.

Дальней дорогой сшиваются города.
Спит на переднем сиденье моя родная.
То, что – моя – родная, – она не знает.
И не узнает, конечно же, никогда.