Сергей Черсков - Оранжевый солдатик. Стихи

Зима, прошу, останови свой бег,
Останься навсегда.
Укутай льдом печаль озёр и рек,
В них мёртвая вода.

Снег чистый – белизна бинтов для ран
Измученной земли.
Стань комой – настрадался ветеран…
За что? Как мы могли?

Я знаю: над весной победа – пиррова…
Будь до Конца,
Чтоб люди научились генерировать
Тепло в сердцах.

Похмельный гопник вечером нескладен:
Глаза на лбу, трясётся, пересох.
Тащиться надо за лекарством к Наде.
Дорога напрямки ведёт в лесок.

И вот пошёл он, сумрачный, кряхтящий,
Глядит вокруг – а нет ли где ребят?
Но – пустота. Пивка никто не тащит…
И вдруг – засёк рябину и тебя.

Вы с ней нередко сумерки встречали,
Как две сестрицы, неразлучны с ней.
Ты ей читала все свои печали,
Она роняла капли крови в снег.

Тревожен путь по сказочному лесу.
Ты замолчала. Он сказал «бу-бу».
Глаза его на лоб уже не лезут.
Они ведь у него и так на лбу.

Снежное утро. И плохо мне
С похмелья при свете.
Тянет машины град на холме
Невидимой сетью.

Мне не до них, я беру скребок —
Я чищу дорогу.
Я неулыбчив, как антибог.
Непросто быть богом.

Над головою воняет пар
Вчерашним дымищем.
Чистится, чистится мой тротуар,
Но я не очищусь.

Где-то в сияющем граде ты
Узнала до срока —
Будут не мысли мои чисты,
А только дорога.

Тянется скользкий поток машин
Всё выше и выше.
я соскребаю тебя с души,
Иначе не выжить.

Приветствую вас, братцы-зимородки,
Забывшие про тёплые края!
Я ваш навек, пусть век у нас короткий,
По горло льда и снега, мало водки,
Дым Родины – метели января.

Рождённые зимой, зимы осколки,
Разбросаны по берегу реки,
Ползущей вдаль, – мы часто и подолгу
Глядим в неё. И каждый втихомолку
Замаливает общие грехи.

Мы заняли сторожевые ветви.
Обглоданные ветром ледяным,
Неласковой зимы больные дети,
Мы все умрём,
Но даже после смерти
О жарком лете будем видеть сны.

Каждый мой день рождения, в ночь январскую,
Приходят ко мне друзья. Я сижу да царствую —
Пан во главе стола. Бьётся в стекла музыка.
Прошу выпивать гостей и прошу закусывать.

Песни без перекуров поёт нам Витя Цой —
Надеюсь, другие рокеры не обидятся!
Стук за стеной…
– Друзья, нам грозят полицией!
Улыбчиво ностальгия ползёт по лицам их.

Рюмка за рюмкой льются воспоминания —
Забавные и не очень, поздние, ранние.
Греет водяра холодом душу рваную,
Один почему-то пьян я, хотя пьём вравную.

Затемно мы спустились во двор проститься, и
Ругался, шатался, падал я по традиции.
В дружбе клялись до гроба, делились планами…
Снова друзья ушли, не хватает мне зла на них.

Как раньше – хорошо,
Празднично,
Пар изо ртов не шёл
Разве что.

Я плоть от плоти постсоветских улиц —
Не верил, не боялся, не просил,
И руки загребущие тянулись
К бутылочным созвездьям что есть сил.

Я в этом деле многого добился —
Ни рюмки, ни стакана мимо рта,
Но вот однажды понял, что допился,
Когда открылся временной портал.

Я слышу танго, и меня корёжит
От судьбоносных сталинских времён,
В которых много девушек хороших,
В которых много ласковых имён.

Одна из них по имени Любаша
Заплакана, грустна и холодна.
Танцуют пары. А к Любаше даже
Не подгребает сука ни одна.

Я понял вдруг, что я – сама природа!
Меня мутит от всякого жлобья!
Я добрый человек такого рода,
Который тем добрей, чем больше пьян.

Я собираю ветром в кучу тучи.
Пора сценарий тухлый поменять.
Сейчас за всё общественность получит
От очень подобревшего меня!

Не плачь, Любаша! Слёзы смоет ливень.
Смотри, врагов народа мочит дождь.
И чем вода пьяней, тем суетливей
Сбегает с танцплощадки молодёжь.

Плывут со сцены: аккомпаниатор,
Портрет вождя, певица в парике.
Любовь смеётся. Гром грохочет матом.
Ползёт карета «скорой» вдалеке.

Я снова развязал… И стыдно мне за это —
Такая чепуха, такая маета.
Я знаю твоего любимого поэта —
Я в прошлое летать, увы, не перестал.

Не смейся надо мной и не ругай в запале.
Летаю в январе – а как же, повод есть!
Смотри, в календаре мы с ним почти совпали:
Он – номер 25, я – номер 26.

Короче, раз в году. Я выглянул устало —
И в 66-м очнулся в пелене.
13 лет прошло, как Сталина не стало,
И сплавили Хруща, и оттепели нет.

Впервые невзначай с ним крепко напились, и
Я с горечью сказал, разбив пустой стакан:
«Но что ей до меня – она была в Тбилиси…»
А он ответил мне: «Хорошая строка!»

Его тогда влекла какая-то актриса,
Пускал он пузыри, кого-то там виня…
Как звали-то её… Марина? Нет. Лариса.
Он что-то говорил, не слушая меня.

А после начал петь, и видел я вживую,
Какая сила в нём, – не высказать перу.
Как будто с миром он схлестнулся в ножевую.
Я с той поры вообще гитару не беру…

В последний раз мы с ним в год 79-й
Попели от души, бухнули… Не хочу
80-й год… Не нужно мне. Не надо.
Вези меня к врачу, толкай меня к врачу.

Я знаю, ты умна, ты веришь в чудотворцев,
Но я совсем другой. Прошу тебя, ты пей
Из этого судьбой разбитого колодца:
Он знает о тебе, он помнит о тебе.

Сестра из касты «мед», грустишь слегка…
Как много дряни в вену мне ни влей ты,
Я не услышу запах тростника
И тихую мелодию для флейты.
Я слышу гууул спасительных машин,
Тыр-тыр-трещотку бдительных приборов.
Коли, что хочешь, но не тормоши —
Я тут случаен и растаю скоро.
Меня хранит дотошный аппарат.
Пи-пи-пищит то вдумчивей, то чаще.
Пора валить отсюда, ох пора,
Из мира голых и кровоточащих.
Куда? К тебе, сестра из касты «мед»,
Следящая, чтоб я не лез на стену.
Бледнеет силуэт на простыне,
И конь-огонь хрипит, роняя пену.
Встречай меня, сестра из касты «мед»,
Весёлая теперь – и без халата…
Здесь прошлого и будущего нет.
Одна из самых сказочных планет —
Реанимационная палата.

Мы гнули трубы – в каждом доме течь.
Течёт дерьмо, и время утекает.
Устали мы, куда нам, сука, бечь…
А жизнь – она хорошая такая.