Надежда Ладоньщикова - Листья. Стихи

Когда трубят громадности симфоний,
я вижу в них всегда одно и то же:
вот горизонт вечернего бессонья
и тучи – философские до дрожи.

По-старому величественно что-то,
под нарастающие волны скрипки.
Вот тихая фигура пешехода
уже стоит под горизонтом зыбким.

И вдруг знакомо – все его мечты,
огромных чувств тончайшая резьба,
его лица прозрачные черты
его неотраженная судьба.

Из мозга, заключенного в костях,
вдруг вырвались и музыка, и тучи,
и мечется, и бесится, летя,
стучится в уши кулаком могучим.

Но горизонт вечернего бессонья
с аккордами бледнеет – догоните!
И вдруг поймешь: фигура из симфонии —
не Бог, не черт, не призрак – сочинитель.

И кажется, что после этой муки
в оркестре будет странная картина:
зрачки – как крик, ободранные руки,
разбитые октавы пианино.

Да нет. Они платочком вытрут лица,
поправят стулья безразлично-строго
и станут понемногу расходиться.
Темно. Блестящий дождь опять струится
По зонтикам, и пальцам, и дорогам.

Во всем был Бог.
А может быть, и демон.
Вовсю цвели зеленые цветы,
весна летела. Пела Анна Герман.
Наверно, слишком много красоты.
В ней можно было просто задохнуться,
открыть окно – и потеряться в нем.
А звезды тихо жмурятся и жмутся
к цветам на подоконнике моем.
Из дома выйду и увижу – иву.
…За что-то люди злятся на меня….
Как волны, и как слезы, и как диво,
так отрешенно, весело, счастливо
ударят ветра новые приливы
по венику зеленого огня.

Если б я не собой, а оркестром была,
я бы реквием миру большой создала,
чтобы в небо вросла моя давняя рана,
посылая страдание в трубах органа.

Если б стать человечеством вдруг я смогла,
я бы все предрассудки до пепла сожгла,
мне бы лестницы снились, ведущие выше,
и казалось, я собственный голос услышу.

Если б вдруг идеал оживить я смогла,
я бы больше, чем сердце, часы берегла,
чтобы стали бездонными дни и мгновенья,
чтобы жизнь моя стала кому-то спасеньем.

Если б я могла стать безымянной сонатой,
я бы вспомнила все, что забыто когда-то,
я б открыла одной мне известные краски,
и портреты души рисовала б без маски.

Я завидую песне, оркестру, природе,
я завидую туч неизвестной свободе,
я завидую миру – я столько не знаю.
И органа труба только воет сквозная.

Не видно звезд, и ночи холоднее,
даль по утрам туманом застилает,
но выгляну в окно – еще белеют,
краснеют, как огонь, не исчезают
последние цветы. Дождем гонимый
листочек отрывается от ивы,
и, бледно-желтый, чистый, как жар-птица,
летит, чтобы на клумбу приземлиться.

Когда над городом все стало сонно,
Вдруг выползла на мост автоколонна.
Огни. Огни. Но в темноте – бездонно.
В небытие идешь, автоколонна.

Мы так привыкли к фарам и машинам,
что по мосту куда-то пролетают.
Но чем-то медленным и страшным, длинным,
автоколонна молча проползает.

Как из другого мира, будто снится.
Одушевленное чудовище из бездны.
Как будто мира черная гробница,
машина за машиной. И исчезнут.

Да нет же, все игра воображенья.
Огни. Огни. А в темноте – бездонно.
Кто знает, где искать теперь спасенья.
В небытие идешь, автоколонна.

У собак нет мыслей,
у собак есть чувства,
им передается,
что кому-то грустно.

Маленький пушистик
тапочки согреет,
и внезапно в жизни
что-то потеплеет.

Стеклом по стеклу прозрачными знаками
дождь пишет стеклянную песню.
Помню, с дождем мы когда-то плакали,
с кем он теперь будет плакать вместе?

Кто-то живет, я его не знаю,
да и не надо мне все на свете.
По вечерам он свет зажигает,
смотрит в окно на помятый ветер.

Когда мне приходится думать о людях,
с которыми жизнь я люблю за встречу,
страшно – была б остановка в буднях,
если б не утро, не день, не вечер.

Так же еще я кого-то не знаю,
Чьй-то не слышала мудрой вести.
Как из ведра, кто-то дождь выливает,
снова на окнах стеклянная песня.

Заметает мечты снег и ветер,
леденея в висках и знобя.
Ничего не случится на свете,
есть в нем ты – или нет в нем тебя.
Ничего не случится.

Ничего не случится, не будет.
Безысходная времени нить.
Что за участь такая нам, люди —
не узнав, навсегда уходить?..
Ничего не случится.

Ты моложе меня,
новогодняя ночь,
огоньками звеня,
лучшее напророчь,

чтоб себе не соврать,
я любви не прошу.
И не стану гадать,
и все свечи гашу.

Ты моложе меня,
новогодняя ночь,
огоньками звеня,
лучшее напророчь.

Давай не будем говорить о дружбе,
и о любви. Давай совсем не будем.
Лучше о том, о чем нечасто люди,
о чем скорее говорят – не нужно.

Давай поговорим о Боге, муке,
о времени, о снах, о власти чуда.
Ты мне расскажешь новости науки,
а я за это благодарна буду.

Давай немного просклоняем Фрейда,
промоем кости госпоже Блаватской.
Давай немного повитаем где-то,
где нет людей. Где нет такой дурацкой

Необъяснимой боли, психобедствий,
любви и всех ее несоответствий.
Ну как забудешь что мы только люди?
Давай об этом говорить не будем.