Осип Бес - Души прекрасные порывы. Сборник прозы и поэзии

Побросали цветы на дно, по команде подняли вверх автоматы, перевели на одиночные и начали стрелять – залп, два, три… Это он умел.

Женщины отбежали обратно в толпу, которая перестала кричать и бессвязно бормотала. Салют по мертвым. Илья, дергаясь щекой на грохот, давил на гашетку и опять вспомнил друга, найденного в Филевском парке у тополя в первом пуху в петле из провода.

«Вот и пострелял», – подумал, нагибаясь за цветком, и обжег пальцы о дымившуюся гильзу.

* * *

На рассвете отправили в аэропорт.

Батон шутовским жестом протянул к дверям автомат, они услужливо разъехались, и Илья вошел вместе со всей группой.

Те, кто проник раньше, казались пассажирами, ждущими ранний рейс. Слонялись, отражаясь во внутренних стеклянных конструкциях и промытых витринах, за которыми было еще темно, вчитывались в электрические икринки табло, сидели на рюкзаках, правда, все были вооружены, а некоторые курили назло табличкам на украинском и английском.

Пустые стойки… Ни милиционера, ни уборщицы…

Длинный тип в черной пиратской косынке подошел к стене с высоким серо-стальным барельефом (приветный старик в очках) и продекламировал нараспев:

– Композитор Сергей Сергеевич Прокофьев.

Батон иронично икнул куда-то в клочья бороды.

– Му-му-мум-му-му-му! – вдруг запел длинный. – Му-му-му-му-у-у! – И торжествующе возгласил: – Любовь к трем апельсинам!

– Не слыхал о таком извращении, – Батон отечески осалил его по плечу. – Короче, обстановочка, – он понизил голос, притягивая к себе группу. – Там, в том терминале… – перчатка показала в отточено-полированную даль, – спецназ кировоградский. Они нам на фигне нужны. Пускай в Киев улетают на своем литаке… А они и не против. Все будет хорошо.

– Да мы даже не сомневаемся! – громко сказал Илья, и его поддержало несколько хохотков.

Время текло вяло и сонно, но когда солнце засветило вовсю, началась движуха. Купол, зашуршав какими-то картами, подозвал Батона, и тот стремглав повел отряд за собой.

Пробежав несколько пролетов вверх, Илья вынырнул из люка под слепящее пекло.

И тут они были не первыми – на широкой крыше расположилось человек двадцать автоматчиков.

– Загораем, пацаны, – Батон поймал в кулак бороду, будто сейчас сорвет, как ненужную в этих краях шерстяную вещь.

Метров за сто на такой же башне копошились вражеские фигурки, передвигали железки…

– Знаете, чем мы отличаемся? – засипел, садясь на корточки, седовласый мужик в тельнике. – Мы идейные, а они по приказу.

– Среди укропов идейных хватает, – опроверг Батон. – Под Волновахой одного взяли, плачет, сопли утирает, а все долдонит: «Я прав»…

Длинный в косынке (Илья забыл его позывной) раскачивался на джинсовой ноге и пел в телефон:

– Мамуль, я дома. Где-где? В Ялте! Это я симку сменил, старый сломался, мамуль! На днях заеду! А? Мамуль, ты их не таскай! Приеду, вместе на рынок сходим! А? Чего ты, мамуль?

– Эй, упадешь! – окликнул его осетин, мохнатый шар (позывной Гром), напряженно занявший место возле станка с гранатометом.

Тот приложил острый палец к губам и так же на одной ноге сделал несколько скачков от края.

– Мать в Мисхоре, – объяснил жалобно, – думает, троллейбус вожу. А может, и не верит. Мамку никогда не обманешь.

– Извини, – вспомнил Илья важное, – дашь позвонить? Я коротко!

Полина подошла с первого гудка.

– Привет, – сказал он, и неожиданно для себя выдавил: – Я на Д.

Почему-то так произнеслось.

– Где?

– На Д., – сказал он тверже, и замолчал. – Мне нельзя здесь много разговаривать.

– Что ты молчишь?

– Смотри про нас в новостях, – и разъединился.

Подошвы скрипели гравием, обильно покрывавшим крышу. Голову пекло, по лицу струился пот, следовавший дальше, по шее, по ключицам. Дебильное солнце! Если разуться, наверняка этот гравий будет жечь, как угольки.

– Твоя! – длинный протянул трубку.

– Сбрось, – Илья замахал руками, – не подходи…

– Минометы, снайперки, ПЗРК… – Батон изучал вражескую сторону, приложив к глазам здоровенный, как две сложенные гирьки, бинокль. – Ниче, мы повыше ихнего сидим!

– А выше нас никого? – надтреснуто спросил человек в защитной гимнастерке (позывной Кобра, а Илья дал бы Вобла), заветренный видок доходяги и свежая георгиевская лента бантом на рукаве.

– Сверху только Бог, – отмерил Батон рассудительным тоном бармена.

– Это понятно… Я ж не про то… – Кобра засмущался. – А сверху-то нас не того?.. Сверху-то, а?..

– Разве ворона прилетит… Так если пометит – это к славе! – Батон мягко пошел к нему, переложив автомат из правой в левую, приноравливаясь хлопнуть по плечу. – Аэропорт новенький. Столько бабок вбухали… Кому надо такое добро ломать?

– Внимание! Друзья! А мы ведь толком не познакомились! Предлагаю на этом вынужденном пляжу… пляже… – Длинный, сияя, обводил всех острым пальцем. – Вот ты! Откуда?

– С Макеевки, – буркнул Кобра, но вскинул глаза: лицо на миг оживилось, пополнело.

– Кем работаешь?

– Сталеваром.

Батон опять приложился к биноклю, направляя его куда-то вверх, в безоблачную температурную синь.

– Что же привело вас на наш холостяцкий пляж? – Длинный играл своим указательным в микрофон.

– Как шо? – Кобра вновь проглотил щеки. – Затрахали. Всю жизнь мозги трахают вместе с языком. Хоть дети отдохнут.

– Слыхал анекдот? – неизвестно кого спросил осетин. – Встретились в пустыне лев, козел, лис и спорят: кто главнее. Нет, погоди, не козел, перепутал. Лев, лис… И кто? Погоди!

– А что здесь забыл москвич? – Неугомонный палец целил в Илью.

– Он не москвич, он Любой, – зевотно сообщил седовласый мужик в тельнике, все сидевший на корточках.

– Точно! Любой! – Палец дрыгнулся. – Прикольное погоняло!

– Да, я любой, – сказал Илья раздельно. – На моем месте мог быть любой… Любой русский человек…

Длинный выхватил телефон из кармана:

– Алло! Мамуля, не звони, я за рулем! Осторожно, двери закрываются! Я сам перезвоню!

А Батон как выпал из трепа, так и молчал, не отрываясь от бинокля и водя им по небу, словно в поисках малейшего облачка.

И вот что-то серое показалось в синеве.

– О! – возликовал осетин. – Слушай сюда! Лев, осел и лис! Осел такой…

Вертолет наполнил небо рокотом. За вертолетом шел серебристый штурмовик. Зарычали, забранились, и сразу стало не до слов.

Вспышка. Подкинуло, оглушило, повалило, осыпало острым гравием, все заволокло черным дымом, рокотало небо, новая вспышка, таранный удар потряс основания башни…

Он ринулся в люк и покатился вниз за остальными. Там все горело, и орало, и дергались тела… И кто-то палил зачем-то в остатки стекол, которые осыпались, и выбегал, и падал, потому что лупили отовсюду – и снайперы, и минометчики, а самолет, и вертолет, и еще один вертолет заходили на новые круги…