Екатерина Грайнман (Дворкина) - Если бы рыба могла говорить. Избранные стихотворения

«Как он умело шевелит опрятным коготком!
Как рыбок он благодарит, глотая целиком!»

Навеяно «Распадом атома» Г. Иванова (1938 г.)

Атом неподвижен. Атом спит.
Вечность опускается на дно.
В красном небе чёрный диск горит.
Это всё, что нам с тобой дано.
Но любовь однажды началась —
Это так нелепо и банально,
Только ты лишь этим и спаслась,
Тем, что обрела её случайно.
Нет бессмертья. Для чего тогда есть мы?
Для чего мне быть бессмертным, если скоро
Окажусь на дне мирской тюрьмы,
Там, где не достанет даже порох.
Вспоминаю. Сквозь вращенье, блеск и трепет
Проступают те черты, что я любил.
Только атом никогда не дремлет.
Я живу. Без гордости. Без сил.
Там, на грани, всё сливается в одно.
Для чего тогда столь долгая дорога?
Я хочу того, что не дано, —
Чтобы ты ждала, как прежде, у порога.
В этой вечности я вижу те черты,
Что хотел мучительно запомнить,
Чтобы в час щемящей пустоты
Эту яму радостью наполнить.
Я хочу таких простых вещей,
Как подняться, сесть и умываться…
Только сны бесчисленных ночей
В этой синей комнате не снятся.
Ты жила здесь. Твоё платье было там,
Вот на этом стуле с длинной спинкой.
Для чего нам космос этот дан?
Или он – лишь мёртвая картинка?
А у слов нет звуков, смыслов нет,
Для чего тогда дана вся эта мука?
Давит омертвелый тусклый свет
На меня – ведь вот какая штука.
Миллиард раздробленных частиц,
Что летают, оголяя ножны.
Череда бессмысленнейших лиц,
В ней лицо твоё увидеть сложно.
Тишина и ночь. Что впереди?
Мысли обрываются на точке.
Атом так опасен – погляди! —
В этой разноцветной оболочке.
Я хочу писать тебе письмо —
Самое небесное, святое…
Но чернила высохли давно,
Так и не задев нас за живое.
Я хочу вдохнуть, но не могу.
Тишина и ночь. Но где же атом?
Я на каждом сделанном шагу
Нахожу ответ, который спрятан.
Ядра одиночества горят,
Я в тисках у вечной круговерти.
Это превосходный, чистый яд!
Яд, который страшен даже смерти.
Мне бы хоть одним глазком взглянуть,
Как у нас сейчас, ну, там, в России,
Только перерезан этот путь,
Ведь России нет, её убили.
Я хочу любить в последний раз.
Расщепить, разрезать этот атом…
Я хочу любить тебя. Сейчас.
Только ключ от двери запечатан.
Я изнемогаю, трепещу,
Я прошу действительных ответов.
Ты прости, что я тебя ищу,
И не укоряй меня за это.
Вижу я опять густой туман.
Всё конечно. Есть ли что-то после?
Атом спит, скрывая свой обман.
Или здесь со мной не атом вовсе?
Ты была ярчайшей из комет,
Ты была звездой в моей ладошке.
Нет тебя, но этот дивный свет
Для меня по-прежнему в окошке.
Отсыхает всё, что есть внутри.
А душа – она теперь не в моде…
Приходи. Я гибну! Посмотри!
Гибну в этой липкой несвободе.
Город спит. Его туман мне – чуждый.
Я бреду, куда глаза глядят.
Город спит и отражает в лужах
Всякую никчёмность, всё подряд.
Я дышу. Но, может, это сон?
Воздух отравляющий. Но что же?
Выбор был непрост, таков закон.
Или ты, иль жизнь. А что дороже?
Ты ушла и забрала с собой
То, чему так ярко улыбалась…
Всё, что есть, есть в вечности другой,
А не в той, что мне теперь осталась.
Мимо. Да. Хочу на берег моря,
Ощутить дыханье на лице,
Слушать звук холодного прибоя
И забыть о стали и свинце.
Но душа беседовать не может
И дрожит, гримасничая, так,
Будто ей и вечность не поможет
И не воскресит её. Никак.
Я хочу смотреть, как над Невой
Проплывают облака из пыли.
Я хочу к тебе. Хочу домой.
Только дома нет. Его убили.
Я хочу есть раков у реки,
Я хочу не слышать больше плача,
Я хочу смотреть, как поплавки
Утопают там, в воде прозрачной.
Я хочу вернуть всё то, что мы
В жизни растеряли и забыли.
Я хочу к тебе – на край судьбы.
Только тебя нет. Тебя убили.

На дне глубокого колодца,
На дне широкой колыбели,
Где никогда не будет солнца,
Лежу я в каменной постели.
В краях, где стаи птиц кружили,
На дне разрушенного замка,
В котором мы когда-то жили,
Где было ничего не жалко,
Среди руин, среди камней,
Во времени, где всё иначе,
Среди скелетов и костей
Лежит душа моя и плачет.
Она лежит – и ничего.
Кровавые глаза на блюде.
Я не спаслась ни от кого,
Ведь главный враг – совсем не люди.
Я не смогла уйти назад,
Спина слаба, пробита грудь,
Из крови мёртвых водопад
Мне к свету перерезал путь.
И в этой страшной темноте —
В колодце только капли слышно —
Я поняла, что мы не те,
Что ничего у нас не вышло.
Что мы сидим на самом дне,
Что эти капли громче, шире,
Что мы в аду, а не в огне,
Что мы в пустом подземном мире,
Что вместо сердца две змеи,
Что ты меня давно не любишь,
Что эти руки – не мои,
Что ты мне крылья рубишь, рубишь,
Что ты меня давно не ждёшь,
Что ты отсёк мне всё живое,
Что слов ты больше не поймёшь,
Что мы не целое – нас двое,
Что времени здесь больше нет,
Здесь никогда не будет лета,
Что я давно теряла след,
Но только нынче вижу это,
Что мёртвые давно немы,
А я всё с ними в диалоге,
Я дождалась своей зимы,
Но отчего ж не ходят ноги?
Что я не жарюсь, не тону,
Что не молюсь, не злюсь, не плачу,
Что я давно иду ко дну,
Что больше ничего не значу,
И я стою над тишиной,
Я – всех несчастий королева.
К тебе тянусь я, друг ты мой!
Да только ты моим и не был.
Чего ты хочешь от меня?
Чтоб я рыдала за стеною?
Чтобы тебе сказала я,
Что не была твоей женою?
Что не вила своих мостов,
Что высоко не поднималась,
Что не рвала тебе цветов,
Придя однажды, не осталась?
Что не была с тобой честна,
Что солнце в небе не светило,
Что не была тебе нужна?
А впрочем, точно ли всё было?
Ведь в этом чёрном подземелье
Я ничего не понимаю.
По капле я глотаю зелье,
И где здесь выход – я не знаю.
И я не знаю, где ответ.
Кто объяснит мне, что случилось?
Быть может, ничего и нет?
Быть может, жизнь мне просто снилась?
Ты этот сумрачный вопрос
И эту дикую тоску,
Ни разу не приняв всерьёз,
Размазал кровью по виску.
И ничего. И я проснулась.
Оказывается, спала.
Во мне ничто не содрогнулось,
Как будто я давно ждала.
Зима. Окно. А за окном
Всё тот же двор, всё та же клетка,
Всё та же жизнь, в которой сном
Ты выстрелил в меня так метко.
Всё тот же счётчик из людей,
Из лиц, из лет и из часов,
Воспоминаний и идей,
Из дат, из точек, голосов…
Раз я живая из живых,
То я найду своё спасенье,
И будет жизнь в руках моих —
Прощёная, как воскресенье.
Но только это снова сон,
И я всё время забываю,
Что ты велел мне выйти вон,
Что, дескать, я тебе мешаю.
И что колодец – это то,
Что выжило со мною вместе,
Что не поможет мне никто,
Твоей чернеющей невесте,
Что солнце падает в тоску,
Надежда тает без надежды,
Что смерть щекочет по виску,
Что кровью залита одежда,
Я здесь одна, и эта точка,
В которую смотрю теперь,
Покажет путь всем одиночкам
В тот край, где запертая дверь.
Я в этом мире – инородец,
Я таю, чахну, я дрожу,
И тот безжизненный колодец,
В котором я теперь сижу,
Та колыбель, где я лежала,
Тот замок, что меня губил, —
В то время я ещё дышала,
Ну а теперь нет больше сил.

На дне разрушенного замка,
В котором жили мы когда-то,
Навзрыд заплакала цыганка
О всех безвременных утратах.
На дне глубокого колодца,
На дне широкой колыбели,
В краю погубленного солнца,
У края сломанной постели,
Среди руин, среди голов,
Среди немыслимого горя,
Среди пустых ненужных слов
Вдруг оказались мы с тобою.
Ты эту дикую тоску,
Которая не снилась людям,
Пустил мне кровью по виску,
Но кто тебя за то осудит?
И этот каменный подвал —
Здесь я лучину не зажгу.
Меня ли ты всегда искал?
Прости, я больше не могу.