Татьяна Щербинина - Дорога, которой нет

Это всё моё, отвергнутое моё,
сильнее, чем резус – упрямый огонь в крови.
В зеркале – взгляда угрюмое остриё:
«Разберусь сам!», «Подальше!» и «Отвали!»
Горькая грубость без удержи – по щеке!
В упор не узнаю свой автопортрет.
Неуклюжий вызов в каждой строке
всему миру сразу – в 17 лет
разве можно быть мрачным, несчастным, злым,
когда кипит капелью музыка крыш?
Можно. Только я помню тебя другим,
солнечный ёжик, ласковый мой малыш!
Какой же магией пройду сквозь стену твою?
Обнять крепко-крепко, горячие слезы вмиг:
«Понимаю… принимаю тебя, люблю!»
Подхожу и вместо этого говорю:
«Ты опять на проверку сегодня не сдал дневник».

Думаешь, она куда-нибудь убежит,
грязной посуды пагода на столе?
Капля за каплей из крана – чужая жизнь,
капля за каплей – бессмысленнее, быстрей…
Прыгаешь по льдинам застывших снов,
в лабиринтах молчания мотаешь нить.
По вечерам рисуешь дочке слонов,
а на сына ворчишь: «Пора бы бросить курить».
Капля за каплей – бессмысленнее, быстрей,
отчего-то на ровном месте споткнёшься вдруг.
Никотин опасен для лошадей,
но ещё опаснее – мотоплуг.
Где же твои далёкие города,
где же горы в ладонях небесных сфер?
Ладно, дети вырастут, и тогда
будут рифмы новые и размер…
пятидесятый, наверное, ой-ё-ёй,
список книг и времени океан…
Может быть, скорей сантехников позовём
и починим этот дурацкий кран?

Свежие фломастеры разобрав,
Дочка мне рисует принцессу Белль.
Это обострился синдром «ребра»
Или я соскучилась по тебе?
Или просто – мышкою тишина
Щёлкает по файлам забытых снов?
На соседней крыше лежит луна,
«Голая, довольная», – как в кино.
Сколько принцев призрачных ни лепи,
Всё равно из шкафа ползёт скелет.
А из зазеркальной глухой степи
Смотрит, улыбаясь, дедушка Фрейд.

Так соблазняет щуку игра блесны,
Так обнимает небо последний лист.
Жаворонком в выси твоей весны
Петь – пока струны не порвались.
Язычница – смеющимся языком –
Нет, не икону – хочу целовать огонь!
Гусеницей мохнатой в саду твоём
Заснуть, а проснуться совсем другой –
Всё, чего хочу! Всё, что успею сметь,
Пока метель не станет моей фатой.
Ты говоришь, её называют смерть?
Нет, это ветер – тёплый и золотой.

Я тебе никогда не признаюсь в том,
что давно должно уже отболеть…
Это не было счастье, скорее, шторм
десятибалльный, в котором не уцелеть…
Приходил с дежурства уставший, злой,
полнолунье кипело в твоих глазах.
Это длилось дольше, чем мезозой,
ненавистный, нежный тиранозавр.
Чувствуешь, как чары мои крепки
оттого, что никто бы другой не смог
отношений скифские черепки
склеивать тоскою бессонных строк,
бережно, осторожно, за слоем слой,
А потом кувалду в сердцах, и – хрясь!
Удалю из мобильника номер твой
тысячу не помню который раз…
Нет, я ничегошеньки не прошу,
кажется, нам не о чем говорить…
Это просто ужасный, плохой фэн-шуй –
зеркало напротив входной двери.

Терпкий сумрак в бокале синем,
золотистый лимон луны.
В марте женщины пьют мартини
и приходят в чужие сны.
Чиркнув взглядом неосторожным,
ослепительны и легки –
в марте женщины, словно кошки,
точат нежные коготки.
Задевая опасной бритвой
жизни серое полотно,
в марте женщины – Маргариты –
в ночь распахивают окно…

Сладко – чужие красть
губы – нагим глаголом.
Имя – марево, Марс,
космос саднящим соло.
Обморок – морок – смех,
ясный искристый порох,
сердце – на вырост – сверх!
Рифм своевольный сполох
Вам, владычица Речь.
Маятник – море – волны,
имя – «не мир, но меч»,
чернь, полнолунье, полночь…
Сквозь скорлупу земли
пламенем лепестковым
выскользнув из петли
солнечным пульсом Слова.

Этот юный и древний мучительный зов…
Только небо не знает стыда.
Раскрываются белые лилии снов,
Под луною мерцает вода.
Заблудившийся путник, угрюмый и злой,
Позабывший давно о любви,
Этой ночью я буду июльской рекой,
Заходи же и смело плыви!
И прохладное пламя, и соль на губах
(Или слёзы?)… Спадёт пелена,
Будет мёртвое русло, пустыня и прах,
Там, где страстная билась волна.
И тогда ты без сил упадёшь на песок,
Бесконечно уставший старик,
Ощущая, как яростно был одинок
Даже в самый пронзительный миг.

Опускаешь ресницы лукавым взмахом –
без напряга и боли выигран бой.
В 30 лет исчезают детские страхи,
наконец-то ты рада… себе самой.
Отпускаешь в небо воздушный шарик,
чувствуя, как солнце внутри течёт,
и досадную кличку «рыжий очкарик»
вспоминаешь с улыбкою – вот и всё.
Брюзгливых не слушаешь разговоров,
и на сплетни-стрелы тебе плевать,
но пугает строгое птичье «сорок»
с огородно-плодовой приставкой «пять».
Ты не знаешь, что прошлое поправимо,
всё быстрее пляшет веретено.
В сорок лет не страшно терять любимых,
они уже потеряны, и давно.
Никакой, даже самый родной, мужчина –
ты сама, всё сама себе можешь дать.
Но тревожит очень зачётка сына,
дочка, не желающая читать.
В сорок лет бодрит холодок рассвета,
лишь нахальная кошка греет постель.
Понимаешь: «Скоро уйдёт и это»,
память – только ступенька, точнее, дверь.
С каждым годом всё выше степень свободы,
а потерям (и строчкам) длиннее счёт.
Ты летишь по трассе коньковым ходом,
и упрямое солнце внутри течёт.

Кто не рискует – пускай минералку пьёт!
А сегодня любые горы мне по плечу.
Непокорный мой, возлюбленный, гордый лёд,
как же я боюсь тебя… и хочу!
Ох, как ноги зашнурованные дрожат!
Шагну сейчас – и грохнусь непоправи…
«Снегурками», взятыми напрокат,
распишусь в своём бессилии и любви.
Встаю, от отваги собственной ошалев.
(О неуклюжесть крылатая первых строк!).
Сколько было разбитых коленок, слёз и соплей,
когда мама с папой таскали нас на каток!
От страничек этих не отречься, не разорвать,
первородный страх мне силу сейчас даёт.
Ноги-то всё помнят лучше, чем голова,
и лечу, от яркого солнца зажмурившись, как сова,
догоняю детство своё.

Морозным забористым паром
Январские улицы дышат.
А я в магазин «Спорттовары»
Иду выбирать себе лыжи.
Кому-то обломно и тяжко,
(Иных – не поднять и домкратом.)
Не пластик – куплю «деревяшки»,
Поскольку в душе – консерватор,
Поскольку в Советской стране я
Росла без тревог и рутины –
Надёжней они и роднее,
(Мы чуточку все Буратины).
Да, классика – страшная сила,
Экстрим – обалденная штука!
Чтоб ветром не уносило,
Я палки куплю из бамбука.
Пусть черти под рёбра толкают –
Рекорды становятся ближе.
Я заново жить начинаю –
Иду покупать себе лыжи.