Сергей Филиппов (Серж Фил) - Спасибо, жизнь, что скукой ты бедна! Души рифмованные всплески

Рыдают в голос мужики
Нисколько не таясь,
И их слова скупы, горьки:
– Мы погибаем, князь!

И снег от слёз людских кипит,
И в стуже – лёгкий пар.
А вот Кирилл – митрополит —
Идёт, согбен и стар.

И перед возом в снег колюч
Он на колени пал,
И, прежде статен и могуч,
Безвольным, дряхлым стал.

Облобызал того, кто жил,
Свой жизни путь презрев,
России честью дорожил,
Блюдя её, как лев.

Кто не жалел детей своих,
Одно им лишь веля,
Чтоб не знавала ног чужих
Родимая земля!

Кто, презирая злата блеск,
Жил скромно, как аскет,
Кто, как Христос, пошёл на крест,
Сверша его завет!

Кто стал при жизни всем любим,
Хотя бывал и строг,
Кто станет истинно святым,
Спустя короткий срок!

И встал с колен митрополит,
И замолчал народ,
И слышно только, как гудит
Пурга. Или поёт?

И грянул колокол, как гром,
Бас Ово, налит О,
Но явно было в звуке том
Не скорбь, а торжество!

И тут же резво, высоко
И дружно перезвон
Других, мал Ых, колоколов
Был в небо устремлён.

И слышно в звонких голосах,
Что мчат сквозь мрак густой:
– Отныне будет в небесах
Ещё один святой!!!

Безмолвье смерти ужасает,
Дух крови тяжек и пахуч,
И солнца диск едва мерцает,
Тщась путь пробить меж дымных туч.

Но чт О б увидело светило,
Раздвинь на миг завесы мглы?
Дымит столица, как кадило,
И мёртвы все её сыны!

Лишь стоны, хрипы вскользь доносит
Пропахший гарью ветерок,
То смерть себе, как благо, просит
Тот, кто живым остаться смог.

Москва, да ты ли это, право?
Где ж роскошь вычурных церквей?
Где все твои богатства, слава?
Где толпы шумные людей?

Где ж та дружина удалая,
Что, день и ночь гордясь собой,
Оружьем мощно потрясая,
Рвалась с любым вор Огом в бой?

Где князь великий, Дмитрий-воин,
Герой Донской, Мамая бич?
Где Киприан, слуга Господен,
Любитель паству ловко стричь?

Увы! Увы! Одни татары
В сожжённых улицах Москвы,
Шумливы, веселы их свары
В делёжке русичей казны.

Ворота настежь – как распяты,
Сквозь них надменно, без борьбы
Уводят сытые солдаты
Свободных русичей в рабы…

Однажды хитрым, злым Урусом
Был из Орды изгн Ан, как мышь,
И стал скитальцем по улусам
Татарин некий, Тохтамыш.

Он был потомком Чингисхана,
И от изгнанья в ярость впал,
Но всё ж не сник и Тамерлана
Он сострадание снискал.

А Тамерлан, хромец безродный,
Велик уж был, как Темучин,
И к власти, славе был голодный,
Коль помогал – не без причин.

Хоть я с фантазией и дружен,
Лезть в те причины не берусь,
Но Тохтамыш Тимуру нужен
Был явно, чтоб ослабить Русь.

И Тохтамыш разбил Мамая
На Калки низких берегах
(Где прежде воины Судая
Громили русских в пух и прах),

И воцарил в Орде по праву,
В той, что его посмела гнать!
Но, чтобы властвовать во славу,
Россию нужно воевать!

Как лава нервного вулкана,
Сжигая, губит жизни цвет,
Так и потомок Чингисхана
Труды людей сводил на нет.

И, после лавы войск татарских,
Жизнь, умирая и скорбя,
Имела две контрастных краски:
Крови невинной и угля!..

Вот и Москва, – краса, как вызов, —
Вздымает к небу пики крыш,
За нею нынче, как за призом,
Явился алчный Тохтамыш.

Приз взят и силой, и обманом,
Москва разграблена дотла,
Тень Тохтамышева орланом
Парит над Русью в два крыла…

Настало время разобраться
В одном вопросе, он меня,
Коли по совести признаться,
Волнует больше день от дня:

А где был князь великий в ч Асы,
Когда народ его в бою
Лил кровь и дрался без прикрасы,
На смерть меняя жизнь свою?

Лишь Тохтамыш (не без измены)
Прошёл по бродам чрез Оку,
Покинул князь столицы стены
И удалился в Кострому.

С собою взяв жену и деток,
Он ехал войско собирать:
Тех, кто в стрельбе из лука меток,
Тех, кто мечом горазд махать.

А там, в Москве, начальства много —
Бояре и митрополит! —
Они поднимут на ворога
Народ, и тот всех победит!

Боярство резко разделилось,
И часть (но большая) его,
Собрав свои вещички, смылась,
Да дружно так, да боево!

Им вслед смеялись и свистели —
Плевать, у нас есть Киприан!
Но как-то вспомнить не сумели,
Что родом тот из дальних стран.

И рассудил умно и здраво
Митрополит, господний раб:
– Зачем мне здесь чужая слава?
Я стар, устал и чревом слаб.

И он шустрей, чем те бояры,
Что в большинстве (большевики),
Умчал, как бес от Божьей кары,
От Тохтамышевой руки

Пусть горожане были см Елы,
Мощна пусть крепости стена,
Но без начальников умелых
Судьба Москвы предрешена!

Всё, что сгореть могло, сгорело,
Все, кто погибнуть мог, погиб,
Москва умолкла, почернела,
Лишь слышен редкий бабий всхлип.

Теперь могильщики в почёте —
У них работы выше лбов,
Но павших в жизненном полёте
Хоронят просто, без гробов.

Да где взять сил гробы те высечь,
Когда – погублены – лежат
Не тыщи, а десятки тысяч
И к отомщенью вопият!..

А вот и князь на пепелище
Своей столицы прискакал,
Он деловит, виновных ищет,
Благого гнева крут накал:

– Да как же так, отцы и деды,
Не побеждавшие татар,
Бедой не так были задеты!
За что же нам судьбы удар?!

Шумок пошёл в рядах боярских
И князю выход указал:
– Все вины валим на рязанских,
Олег, их князь, всю Русь продал!

Олег был, правда, зол в те годы
На князя Дмитрия, Москву,
Он показал татарам броды
Через свою Оку-реку.

Ну, чем не враг Москвы сожженья?!
И князь Донской торопит рать,
А та уже пришла в движенье —
Спешит в Рязань врагов карать.

Олег хитёр, свалил на время,
Решив гнев князя переждать,
И на рязанцев кары бремя
Взвалила княжеская рать.

Она легко, со знаньем дела,
Крошила в прах рязанский град,
И, как Москва, Рязань горела
(Иной был правда супостат)!..