Алексей Дьячков - Короткое лето. Стихи

Град обреченный на воде,
Дворец, разрушенный веслом,
Тебе перед дорогой где
Я написал без слов письмо.

Пустой конверт без речевой
Трухи, который потерял.
Еще я верю, ничего
Нет лучше, чем забыть тебя.

В любом углу сирень, ковры,
А к вечеру и тьма – персидская.
Карман с размякшими ирисками,
И хлеб торчит из кобуры.

В военном детстве высох пруд,
Лес черный заварился, выкипел,
И, доживая век во флигеле,
Старухи внуков берегут.

Кота там прячут от беды,
Тьма забрюхатила от сырости,
Там боль, которую не вынести,
Отрепетировали мы.

На родину под старость зим
Дорога служит нам наградою.
Темнеет, и рябит закатная
Посадка молодых осин.

Торсянина возьмет, когда
Он зарыдает: Неужели я…, —
От солнечного мельтешения
Водительская слепота.

Фотопленка, кадр из прошлого.
Старый пруд с застывшим буль.
Так мерцает свет в заброшенном
Тире сквозь следы от пуль.

Мелкий дождь штрихует заросли —
Мел, сангина, карандаш.
Снег на дно идет, как парусник,
Лужа – школьная гуашь.

Выйдет все, как не загадывал.
Отпуск, хутор, осень, глушь.
Счастье книжное, плакатное
Поплывет по блюдцам луж.

Жизнь пройдет, а день останется —
Снег на черной полосе.
В чем давно пора раскаяться,
Позабудется совсем.

И, встревожив каракатицу
Чащи, полыхнет пожар.
В угол с грохотом закатится
От кроватной спинки шар.

И сердечным серым дождиком,
Танцем водяных полос
На стекле в ночи продолжится,
Что едва не прервалось.

Теперь ручей и мост из-за деревьев
Разросшихся на склоне не видны.
Ущербные от школьного деленья
Совсем пропали солнечные дни.

Погасли в колесе уставшем спицы.
Двор отдыхает в сумерках от дел.
Нырнувшему под одеяло снится,
Что он, крутя педали, полетел.

Ни лай собаки, ни капель из крана,
Ни чей-то шепот не прервут полет.
Луч, преломленный гранями стакана,
Во тьму проема с кресла доползет…

Сожгут листву под мерный скрип калитки,
Но пепел не разворошит пострел.
От дряхлой одноклассницы открытки
Истлеют вместе с письмами в костре.

Слишком рано стал слезлив и вспыльчив,
Лгать, уединения искать,
Словно после школьных зуботычин,
С раздраженьем избегая мать.

Как-то стерлось быстро – как не пелось,
Как мычал, не в такт волне кивал,
Открывал в задумчивости термос,
Чай с малиной в крышку наливал.

Банный пар над строгим прудом в парке.
А в лесу овраг к зиме готов,
Преет лист, грибы сошли, но пахнет
Влажной почвой изо всех углов.

Старый дед, замерзшей ножкой дрыгай,
Дым пускай и пальчиком грози
Фурлюгану. Скоро станет книгой
Радужный на луже керосин,

Дерево, окно, урок готовый,
Арка, двор и прочий этот свет.
Небо, оставляет на котором
Самолет инверсионный след.

Не выходной, а плановый отгул,
Спалили день, запруду, перекаты,
Пансионат, где снег валил когда-то,
Где я тебе на камеру моргнул.
Блаженство дождь не грустный переждать
Под кровлей покосившейся сарая.
И эту осень упростить до рая,
Забыв сюда вернуться пожелать.
А дома луч сверкнет в струе воды,
И возгорится клен лиловый в тигле,
Чтоб чайник и фитиль в колонке стихли
Задолго до вечерней немоты.
Чтоб различил я мостика дугу,
Высокий берег, солнечную местность,
Уставившись на белую поверхность
Пустого холодильника в углу.

Проводам и тряпью после стирки
Отдавая последнюю дань,
Я нечеткие делаю снимки
Колеи, убегающей вдаль.

Вид из окон тосклив и заплакан,
Кредитор ранен видом таким.
Шелушащейся охрой посадка
Не спеша возвращает долги.

Крутит радио Листа в столовой,
Звук уходит в толпу, как в загул.
Слышно, как пианист крутолобый
Вдруг над клавиатурой вздохнул.

Снова улица, мятые лица.
Пешеход шепчет: Бог! – горячо.
В траву лист белый звякнул, как линза
Из дешевой оправы очков.

Я повторю, рассказывая другу,
Чем этот день особенный такой,
Тем, что по кругу бегаю на угол,
Готовый встретить, помахать рукой.

Но нет тебя – красавицы в обновке,
Веселый дачник курит на ходу,
Икарус, поскрипев на остановке,
Высаживает школьников толпу.

Меня не утешает пролетарий,
А сам себе бормочет: Все путем…
В музей, в кино, в Дом книги, в планетарий,
Потом еще куда-нибудь пойдем.

Ты ромовую бабу и причуду
Возьмешь мне в кафетерии пустом.
С листвою баржи по листве кочуют,
И суетятся лодки под мостом.

Встречая, мама нам махнет в окошке,
Расспросит: Как гуляли, были где?
За чаем алюминиевая ложка
Засветится в изломанной воде.

На бечеве мешочки с перламутром,
Слетит, просохнув, полиэтилен.
Мы до утра не будем спать, а утром
Билет поедем покупать тебе.

И тот состав, и гул, и долгий грохот,
Вокзального окна цветной овал,
Я только разговоры помню плохо —
Твой смех, твой голос, паузы, слова.

Мне правда, друг мой, нечего добавить.
Прозрачный день весенний, солнца дар.
Ничем о счастье не напомнит память,
Каким я так беспечно обладал.

Жизнь превращается в дожитие.
Дрожь рук – в воробышка, прыг-скок.
В многоэтажном общежитии
Вращаю свой калейдоскоп.

Вхожу в историю писателем,
В прозрачный потолок дымя.
На выжженном матрасе вмятину
От тела оставляю я.

Не видно горя с подоконника.
Цветные сумерки, и те
Ушли. Какая кинохроника
Моргает с треском в темноте?

Какая птица чистит перышки,
Выносит из квартиры сор,
Где кто-то складывает стеклышки
В персидский радужный узор.

Сначала ветра, шелеста травы,
Прибоя звуки, гулкий вой муллы,
Посвистыванье мальчика монгольского,
Потом исчезли мамин крик: Домой!,
Тик-так из сказки, монотонный бой
И треск чешуекрылых в складках воздуха.

А в процедурной слышен вздох любой,
Осипший горн давно сыграл отбой.
Тьма по углам, и пыль свалялась войлоком.
При свете немерцающем таком
Еще родней под самым потолком
Окошко с расползающимся облаком.