Владимир Силкин - Спутник

Дежурный генерал Паисий Сергеевич Кайсаров
и старший адъютант Кутузова Иван Никитич
Скобелев готовили приказ о сдаче Москвы
по итогам Военного совета в Филях

Вошёл Кайсаров, бел, как мел,
Кутузова оставив свите.
И не сказал, а прохрипел:
«Светлейший ждёт приказ… Пишите…

«Секретно»… Скобелев писал,
Рука дрожала на бумаге,
Не верил, что Кутузов сдал,
Лишившись сердца и отваги,

Москву. В глазах было черно —
Москва поставлена на карту
И отдают Бородино
Уже без боя Бонапарту!

И что, напрасно кровь текла,
И сожжены французом сёла?..
Россия подвига ждала,
Но подвиг вышел невесёлым.

Шептал Кайсаров: «Сдать Москву…»
А Скобелев не верил фразе.
Не верил он, что наяву
Она появится в приказе.

Непобеждённые полки
В рассветном мареве тонули.
Суворовские старики
Вперяли взгляды в них, как пули.

Приказ, на то он и приказ,
Что выполнять солдату надо,
Но слёзы капали из глаз
У тех, кто одолел преграды.

Россия выживет, пока
Идут войска, сверяя карты.
И знают, больше для броска
Не будет сил у Бонапарта.

В тихом поле тяжелеет колос,
И закат и девственен, и тих.
Если только вслушаешься, голос
Различишь прапрадедов своих.

На миру себя не возносили,
Хоть и были силою горды.
Золотые купола России
Сберегли от Золотой Орды.

Может, в чём-то были и неправы,
Нелегко судьбу предугадать.
Но в наследство честь свою и славу
Нам они сумели передать.

В бранных сечах не давали спуску,
Поклонялись бренному труду,
Чтоб молчала грозная Царь-пушка
И не бил Царь-колокол беду.

Такая тишь… Окликнуть некого.
Один лишь Млечный Путь давно
Пролёг к разъезду Дубосеково
И дальше до Бородино.

И в тишине подлунной слышится
Дыхание земли родной.
И так легко и просто дышится
Берёзовою тишиной.

Поля российские… Над бедами,
Из плоти матери – земли,
Из глубины веков победными
Цветами жизни проросли.

Земля былинная, сурова
Будь, доброту в себе храня,
Во славу поля Куликова,
Во славу завтрашнего дня.

Я каждой клеткой рядом с теми,
Что страшно падать не хотят,
И через время, через время
Седые мальчики летят.

Им не избавиться от боя
Над затемнённою Москвой.
Сердцами мальчики, собою
Прикрыли вечный город свой.

А на земле, срывая глотки,
Кричат механики, кричат,
И оглушившей сердце сводке
Никак поверить не хотят.

Но по ночам, когда простуда,
Когда аж легкие хрипят,
Седые мальчики, как чудо,
К ним невозвратные летят.

Живут механики, надеясь
Услышать близкий шум винта,
Всё вспоминают: «Кто я, где я
И что вокруг за темнота?»

И никуда уже не деться,
Не отодвинуть тишину,
И день и ночь грохочет сердце,
Как будто мост через войну.

Грустит гармонь на все лады,
Однополчан зовёт собраться.
– Да где же вы, из той беды
Со мною вышедшие, братцы?

У гармониста мрачный взгляд,
Но он в беду ещё не верит,
За не вернувшихся ребят
Одной ногою землю мерит.

И у Большого в шесть часов
Грустит гармонь, изнемогая,
В кипящем море голосов
Знакомый крик подстерегая.

Площадь Победы кругла как земля,
Вечный огонь освещает прохожих,
Как в Александровском, возле Кремля,
Лица молчаньем торжественным схожи.

Вот в карауле застыл призывник.
Может быть, вспомнил погибшего деда.
Площадь Победы не только родник,
Площадь Победы не только Победа.

Если не тронет духовная ржа,
Не оттолкнёт униформа мальчишек,
Значит, у нас сохранила душа
Память о павших, расстрелянных с вышек.

Снова чеканит шаги ребятня,
Снова торжественны юные лица.
Площадь Победы глядит на меня,
Чтоб и в моей чистоте убедиться.

Площадь Победы проходит по мне
Неторопливым морозом по коже,
В вечном её негасимом огне
Видятся души случайных прохожих.

По брусчатке, по площади Красной,
Едет Жуков на белом коне.
Всё торжественно, празднично, ясно
И в душе, и в огромной стране.

Ничего, что изрядно устали,
Что не всем вручены ордена.
Улыбается сдержанно Сталин,
На котором большая вина.

Улыбается сдержанно, знает,
Что партийный его псевдоним
На устах у народа витает
И народом безмерно храним.

Только всё-таки Сталину жутко,
Что не он вот на белом коне,
А прославленный Сталиным Жуков
Все итоги подводит войне.

Ничего, он потерпит немного,
Неприемлем на праздник аврал,
Ну а Жукову, значит, дорога
На Одессу, потом на Урал.

Вскоре смолкнут победные марши,
Поутихнет «ура» над Москвой.
Едет Жуков, всего повидавший,
И рискует опять головой.

Двадцать первого был ПХД.
Протирали орудья и танки.
По колено стояли в воде,
Полоская бельё, россиянки.

Но летели по всем проводам
Из Берлина тревожные вести.
Группы армий уже по местам
До команды стояли на месте.

А у Берии были дела,
Но ему постоянно мешали.
Одиноко ходил у стола
В оперсводки не веривший Сталин.

И лежала раскрытой пред ним
Государства огромного карта,
А над нею зловещился дым
От сгоравшего мирного пакта.

Опускался багровый закат,
И граница смотрела сурово.
Трубку мира держала рука
За мгновенья до двадцать второго.

На Красной площади Парад,
Скопленье войск и ветеранов.
И звёзды на груди горят,
Нашивки говорят о ранах.

Здесь вся Россия заодно,
И тут сердца согласно бьются.
И люди, как им суждено,
Людьми в России остаются.

Опорный пункт… Его ломает рота.
Устав проверен кровью и огнём.
И незачем военному чего-то
Искать несостоятельное в нём.

Но я пытаюсь. К месту и не к месту.
А может, впрямь, чего-то не учли?
Я представляю казематы Бреста,
Которые фашисты не прошли.