Владимир Силкин - Русская юла

Сколько в России моей Городков,
Давших таких золотых мужиков?!
Светлая память погибшим в бою,
Что за Россию бесстрашно встают!
И не доступны свинцу и огню,
И прожигают сердцами броню.
Тот, кто на помощь позвал ВКС,
Фениксом нынче из пепла воскрес.
Мысленно Хомсом его прохожу,
И неустанно в пример привожу.
И не сломить никому никогда
И Городки наши, и города.

Как долго Родина молчала!
Молчала долго, как всегда.
Когда и те, кого встречала,
Её взрывали города,

Взрывали шумные вокзалы,
В метро спускались, не спеша.
Тогда им твёрдо: «Нет!», – сказала
России добрая душа.

Она подонков не простила,
В горах искала, и в лесу.
Но вдруг пособники ИГила
Ударили в российский СУ.

Так на войне порой бывает,
Когда пилота занесёт,
Но тут над Сирией сбивает
Его турецкий самолёт.

Сбивает, но не в честной драке,
А в спину бьёт исподтишка,
И сразу же после атаки
Как трус, уходит в облака.

Я раньше в фильмах видел это,
Как бьют фашисты в парашют.
Теперь сошлась вся нечисть света,
И тоже в беззащитных бьют.

Но с каждым вылетом всё старше,
Не задевая мирных крыш,
Мы бьём без жалости за наших,
И бьём в отместку за Париж.

Я должен был лететь туда,
Не должен был себя жалеть я —
В семидесятые года
Уже прошедшего столетья.

Кружили в небе «Миражи»,
Команды шли не человечьи.
И чью-то радость, чью-то жизнь
Я должен был взвалить на плечи.

Но вот возьми и заболей…
Дублёр мои примерил брюки,
И я, здоровый дуралей,
Потом сходил с ума от скуки.

Была надёжною «Стрела»,
Ракеты уходили с люльки,
Жизнь на кону тогда была,
А не была игра в бирюльки.

Расчёт не прилетел назад,
И мне потом ночами снились
Дублёра добрые глаза,
Которые всегда светились…

А вот и новая война,
Опять сирийцев разделяют.
И лезут в память имена,
Как будто в сердце мне стреляют.

Лечу в Хмеймим, где блокпосты,
Где вновь сегодня наши дети.
Уже в который раз на «ты»
С войной общаюсь на рассвете.

В модуле гостиничном комфортно,
Но не удаётся полежать,
И не сделав на прощанье фото,
Мы должны отсюда уезжать.

Вот и позади командировка,
Обнимаю крепко земляка.
Руку жмёт мне на прощанье Вовка
И с тоской глядит на облака.

Напишу когда-нибудь о встрече
И о том, как служит он в полку.
Ветерок, жара, хотя и вечер,
И пора на службу земляку.

Один нарезает круги,
Себя истязая до пота,
Другой, не жалея ноги,
Мешок колошматит. Работа!

Я видел такое не раз
На этой спортивной площадке.
Наверное, это спецназ,
И всё у спецназа в порядке.

Готовятся к худшему здесь
Чтоб, если случится такое,
То сбить с неприятеля спесь
И выйти с победой из боя.

Едим в палаточной столовой,
О многом предупреждены,
И ощущаем, как сурово
Лицо горячее войны.

Мелькают тельники и берцы,
Фуражки, кепи… колпаки.
Идут поесть, а также сердце
Несут согреться мужики.

Играет радио в палатке,
Доносит новости страна,
И этим утром всё в порядке,
Но не закончилась война.

За блокпостом устроились мальчишки.
Они из всех дичающих садов
Нам принесли, наверное, излишки
Вкуснющих апельсиновых плодов.

Торгуются умело, бесенята,
Кричат кому-то запросто: «Бери!».
Как наши деревенские ребята,
В садах чужих полазив до зари.

Война войной, а дети-это дети,
Но им зачем-то доллары нужны.
Пред воинскою частью на рассвете
Сидят мальцы, посланники войны.

Жена встречает на рассвете
Оттуда, где идёт война,
И встречи долгие вот эти
Считать не устаёт она.

На небо смотрит неустанно,
На каждый звук-во все глаза.
Есть у неё на сердце тайна,
Которую открыть нельзя.

А может, это и не тайна,
А вера в Бога на века.
И, думаю, что не случайно
Обходят мужа облака.

Звучит, наверное, нелепо,
Но, кажется, что ты там был.
– Сходите, станция Алеппо,
А дальше – станция ИГил!

А дальше что? Такие дали!
Кого тут нет который год!
Наверно, в Сирии не ждали,
Что нечисть вся сюда придёт.

Вот и летим в Хмеймим из дома,
Гуманитарный груз везём,
За тишиной аэродрома
Что можем, людям раздаём.

Листаем свежие страницы,
С небес взираем на войну.
И переходим все границы,
Чтоб сохранить свою страну.

Тишина сторожевой заставы,
На обед ещё горячий хлеб.
И контрактник, озорной и бравый,
Выдаёт нам «на закуску» рэп.

Ох, как он читает, причитает,
Как же всё доходчиво, мудро!
Он не только службу почитает,
Он войне глядит сейчас в нутро.

Не даёт грустить своим ребятам.
Балабол! Ну, это не скажи!
Он, как Тёркин, на войне когда-то,
Верит и в звезду свою, и в жизнь.

Верит он Верховному и точка!
Верит командиру своему.
И простая рэповская строчка
Тоже подчиняется ему.

Отцу Дмитрию Солонину
Он вошёл в автобус на Садовом,
Он уже не первый раз туда,
Где мужей оплакивают вдовы,

Где за каждым камушком беда.
Молча помолился на дорогу,
Положил котомку не спеша.
И казалось, улетела к Богу

Нашего попутчика душа.
Он молчал и попусту не спорил,
И глядел в окно на купола.
Он за жизнь успел взглянуть на горе,

Что война народам принесла.
Он летел на базу по замене,
Он летел в палаточный свой храм,
Где не раз, вставая на колени,
За солдат молился по утрам.