Люссия Оберст - И ныне Дуб у Лукоморья. Сказки и басни

Давно было или нет –
Не считала сколько лет…
Собирались на седмицу
Старики со всей станицы:
И дворяне, и купцы,
И простые молодцы.
Время быстро проносилось,
Кое-что и позабылось.
Уж обычай был таков
Для царей и бедняков:
Все от мала до велика
Знали уж почем фунт лиха,
И беду чтобы отвлечь,
На ночь не могли прилечь:
Шли далеко к колокольне,
Чтоб к заре присесть к иконе,
Все грешки там замолить
И спокойно дальше жить…
Жил да был в одной станице
Паренек, а проще – Птица,
Так прозвали паренька
И, похоже, неспроста:
Был он легок на подъем,
Словно птица жила в нем.
Ежель в доме чьем побудет,
Значит, там удача будет.
Помогал он старикам,
Успевал и тут и там.
Дело сделав – испарялся,
В новом месте появлялся.
Сын купца парнишка был,
Тот купец богатым слыл.
Ежели отец был скуп,
То парнишка был не глуп:
Бедным людям помогал,
Только от отца скрывал.
От отца тайком поможет,
А того – сомненье гложет,
Ведь богатство ни к чему
Приведет, как к одному –
Черствость, жадность, суета…
Слава богу, паренька,
А, попроще, нашу Птицу
Обошла эта черта.
Вот купец наш догадался,
Что без средств почти остался,
Он сынишку не простил,
Птицей по ветру пустил,
Узелок с едой всучил.

Птица, эка невидаль,
Отправляется он вдаль…

Шел он долго по лесам,
По болотам, по степям,
А как время подошло,
Прибыл он в одно село.
В том селе увидел он
Один очень странный дом.
На окраине села
Ни кола, и ни двора.
Дом, видать, старинный был,
Из трубы дымок валил,
Деревянная изба,
Два окна, одна труба,
Дверь скрипела на ветру…
«Видно, это не к добру», –
Так подумал паренек.
Парню было невдомек:
Что на свете есть добро,
Также есть большое зло,
Что борьба добра и зла
Много лет на свете шла.
«Так и быть, – подумал он,
– Загляну я в этот дом».
Не спеша, прижав котомку,
Приоткрыл он двери кромку.
«Кар-р-р…» – ворона с чердака
Напугала паренька.
Захватило было дух,
Испугался Птица вдруг,
Но, набравшись снова сил,
Дверь скрипучую открыл…

На лежанке сидел дед,
В козью шубу был одет.
Он спросил у паренька:
«Ты пришел издалека?
С Богом, малый, заходи,
Что убого – не гляди.
Доживаю я свой век,
Гостем будешь, человек».

Поклонившись старику,
Паренек вошел в избу
Со словами: «Мир тебе»,
Он прошелся по избе.
Осенив себя крестом,
Парень молвил на весь дом:
«По отцу я – Елисей,
В детстве кликали Матвей.
Ну, а просто для людей –
Птица я, куда вольней?
Царство маменьке моей,
В мире нет людей добрей…
Благодарствую я вас,
Что впустили в поздний час.
Ежель чем помочь смогу,
Говорите, помогу».

Покряхтел на лавке дед
И, подумав, дал ответ:
«Вижу, ты, сынок, печален…
Иль обидел кто нечайно?
Не серчай, поведай мне,
Дам совет всегда тебе.
Хоть я стар и не богат,
Но помочь тебе я рад.
Пусть тебе и невдомек,
Наша жизнь – всегда урок.
Ежель что-то натворил,
Знать, беду наворотил… –
И добавил между прочим:
– Одному тоскливо очень…
Только ворон веселит,
Когда душенька болит.
Погости, а там увидим,
Живы будем, не обидим».

Вот живет наш паренек
Рядом с дедом бок о бок.
Помогает, как умеет,
Сил последних не жалеет.
И пошла молва о нем:
Не найдешь таких, с огнем.
Стоит слово проронить,
Что пришла нужда пожить,
Птицей мчится наш Матвей
Отвести беду скорей.
А старик наш говорит:
«У Матвея все горит.
Он руками золотыми
Со словечками простыми
От души все смастерит,
Там, где нужно, починит.
Он мне словно сын родной,
Пусть живет всегда со мной.

Так проходит день за днем…
И молва дошла о нем
До соседнего села,
Там цыганочка жила.
Черноглазая как ночь,
«Сирота, цыганей дочь» –
Говорили про нее.
(Может, это все вранье,
Что она цыганей дочь?
Отгоняем мысли прочь).
Она маменькой звала
Одну пряху из села,
Что искусно прясть могла,
Шли к ней со всего села
На цыганку поглядеть,
Заодно и шерсть отнесть.

Звали девушку Меланьей,
Имя дали бабки дальней,
Но оно ей очень шло,
Говорило все село.
Было ей всего пятнадцать,
Отдавали замуж в двадцать.
Домовница – хоть куда!
Знала в доме, что куда.
Стряпать, печь и вышивать…
И ковер могла соткать.
Работящими руками
Всех украсила платками,
Там Меланьский был узор –
Диво! Не оторвешь взор.
Девушкам так шли платки,
Как нарядные цветки…
Так вот, вскоре до села,
Где цыганочка жила,
Вдруг о Птице слух дошел,
Пряхин дом не обошел.

А время царское пришло…
Царю тому в башку взбрело
По всей стране издать Указ:
«Награду тот получит враз,
Кто мастерство свое покажет
И батюшку-царя уважит.
Искусство дивное в цене,
И ежель будет любо мне,
Любого щедро награжу,
Палаты царски покажу
И с миром отпущу домой…» –
Издал наш царь Указ такой.
А люди, кто во что горазд,
Услышав про такой указ,
Пытались все любой ценой
Подарок сделать небольшой.
Не выйдет, на худой конец,
Полюбоваться на дворец.
Но, видно, мастером не стать,
Тому, кто может лишь болтать.
Тут с детства навыки нужны:
Терпенье, вкус – не всем даны.

Ну, а Меланья той порой
Своей девичьей чистотой,
Платками дивной красоты,
Свои лелеяла мечты
И покоряла женихов…
(Узнав об этом с людских слов
И раскрасневшись от стыда,
Не выходила никуда,
Чтобы ничей случайный взгляд
В душе не портил все подряд).
И в стенах дома своего
Узнала вскоре про того,
Кто Птицей назывался,
Матвеем величался;
Что был он мастер на все руки,
Никак он знахарь был от скуки:
Всем помогал, кто был в нужде,
Совсем не думал о себе.
В цыганке заиграла кровь,
В судьбу свою поверив вновь,
Черты ладони рассмотрела
И линию судьбы узрела.
«Наверно, пряха солгала,
Скорей всего оберегла,
Что все гаданье – просто чушь,
В гаданье верит только глушь,
Цыгане врут и тут и там,
Гаданье это стыд и срам».
Меланью взяли вновь сомненья,
И вспомнив про свое рожденье,
Ей голос сердца подсказал:
«Меланья, жди, твой час настал».
Услышав голос в тишине,
Была напугана вполне,
Меланья на пол опустилась
И быстро – быстро помолилась…

Матвей, услышав про Указ,
Подумал: «Вот тебе и раз!
Я для себя для одного
Не стал бы делать ничего;
Но ежель малость повезет –
Удача к людям в дом войдет:
Нужду прогонят бедняки,
А остальное – пустяки». –
Так размечтался Птица,
Но суждено ли сбыться?