Алёна Туманова - Мой адресат. Стихотворные посвящения

Чувства навылет: накопленный сор,
Старых посланий пожухлые листья.
Долго хранила я ветхие письма,
Дружб и потерь прихотливый узор.

При оцифровке бумажных примет —
Кто эти люди и кто о них вспомнит?
Прочь из углов, закоулков и комнат,
Прочь, переписка медлительных лет!

Цели другие, общение, быт
Время не сводит семейство в квартире,
Есть перекличка «мобильных» в эфире,
Эпистолярий успешно изжит.

Где-то бытует и мой адресат…
Он обнаружит забытые письма,
В них для него недостаточно смысла.
Строчки в огне свою жизнь завершат.

Кто отмоёт дом до блеска,
Образец для нас всегда?
Кто кокетлив, как невеста,
И душою молода?

Кто с детьми смеётся звонко?
Кто чуть-что, так в слёзы?
Кто пугает, как девчонка,
Криком и угрозой?

Кто чувствителен, как роза?
Мастер на все руки?
Не боится кто мороза
И не знает скуки?

Завершаю детектив
И скажу ей прямо,
От вопросов, как в обрыв:
«Я люблю Вас, мама!»

Мне твоя седая голова
Молодых любимей и дороже.
Чувств моих не выразят слова,
Главное, что мы с тобой похожи.
Проживём ещё немало лет,
Ордена мы сохраним для внуков,
А мальчишка предвоенных лет
Прослезится от военных звуков…

Как тревожит белый цвет
Вниз летящих лепестков —
Майский ангельский привет
От ребят-фронтовиков.

Нет, война не отзвучала,
Рвутся мины и сердца!
Белый – цвет бинтов сначала,
Позже – цвет волос бойца.

Память жжёт, взывает строго,
Смерть годами шла за ним.
Белым саваном дорога
Впереди, к друзьям своим.

Белым цветом заметает
Старых воинов следы.
Есть Победа – каждый знает! —
Только нет конца войны.

Ей теперь неведом голод,
Просит только рядом быть.
Злые птицы Боль и Холод
Стали в теле гнёзда вить.

Не поёт уже, не спорит,
Недовольная врачом.
Пьёт лекарства, поневоле
Став с болезнями бойцом.

В глухоту свою, как в омут,
Глубоко погружена.
Длинной жизни рваный провод
Крепит памятью она.

Вспоминает детство, братьев,
Жизнерадостность отца.
Ей сейчас нужны объятья,
Благодарные сердца.

На неё смотрю украдкой,
Жалости рыданья скрыв.
С деловой поспешной хваткой
Кровный штопаю разрыв.
Он, конечно, неизбежен…
Отчего же не пойму:
Небосвод так безмятежен,
А я чувствую вину?

Семь цветов висят дугою,
Ни измерить, ни объять —
Утешение земное,
Что за гробом благодать!

Фото давних событий, вчерашних…
Мёртвый слепок вспорхнувшей души —
Тень всего лишь на глади бумажной —
Разгадай, пожалей, напиши.

Вот, малышка нарядная, в белом,
С папой, мамой на фото слилась,
На меня смотрит прямо и смело,
В годы НЭПа она родилась.

Наступили тридцатые годы.
Вижу мать в полукруге детей,
Среди них сидит девочка гордо,
Верит в правду Отчизны своей.

Новый снимок. Война за плечами,
Тыл: бомбёжки, учёба и труд.
Снял фотограф красавиц в печали,
Что напрасно ребят своих ждут.

Молодые несчастные вдовы,
Одиночки и жены калек
Редко видели праздник, обновы,
Радость в доме – родной человек!

Фото женщины в зимней шляпке,
Обручившись дешёвым кольцом,
Эта дама пошла без оглядки
За одним долговязым бойцом:

Он с великой войны возвратился,
Инвалид с перебитой рукой.
Пожалела. Ночами ей снился
Фронтовик, что «достался» другой.

Родила ребятишек, трудилась
И прошла сквозь безденежный быт.
Снимков мало, она отразилась
На случайных, в альбоме хранит.

Над альбомом старушка в халате
Наклонилась: себя не узнать…
В слабом теле на белой кровати
Повстречались ребёнок и мать.

Меня настигли дни, которых так страшилась.
Уходит человек. Яви, о Боже, милость,
Страдания ослабь, прости грехи его.
Лекарства и врачи не могут ничего.

Чем я могу помочь? Молиться, ставить свечи?
У изголовья сесть, больной чтоб стало легче?
В бессилии ночном к тебе, Господь, взываю:
Спасение даруй рабе смиренной Ларе.

Как потрясает смерть любая,
Медсёстры знают и врачи,
И мне писатели не лгали:
Симптомы – тяжкие ключи.

Куда и кто за душу тянет?
Родным и близким не понять.
Помочь нельзя, стал взор туманен,
Ничем уже не удержать.

Виденья близкого ухода
Забыться сердцу не дают,
И бесконечно стонет кода
Часов последних и минут…

Херувим из поднебесья —
Материнская душа,
Улетел, и льётся песня
Из Медвежьего ковша.

Жил на кухне, зорким взглядом
Отмечал дурных людей.
Он хотел со мной быть рядом,
Хрупким стражем у дверей.

По ночам стонал и охал,
Собираясь в вечный путь,
Не хватало ему окон,
Чтобы воздуха вдохнуть.

Думал: «Силы на исходе,
Долго ль дочка проживёт?
Без присмотра, на свободе,
Затоскует и помрёт».

Я жива, а он растаял,
Бестелесный Херувим.
Всё сильнее манят дали,
Где, возможно, встречусь с ним.

Жду письма,
Сильней, чем прежде,
Рассвета – вновь!
Жду письма.
Верни к надежде,
Славословь!
Дар – строка
Птенцом уткнётся
В мою ладонь,
И тогда
Пером коснется
Чужая боль.
Жар – со лба.
Я дам водицы,
Сращу крыло:
Ввысь белой птицей
Лети, письмо!
Жду письма…

Век, когда, как лист бумаги,
Побелевшее чело,
Век, когда ни капли влаги
Сердцу выжать не дано,
Век, когда потеря слова —
Лишь осколок от потерь,
Этот век являет снова
Милосердие друзей.
Смерч, творя строкой и чувством, —
Разрушительница прав! —
Ты поделишься искусством,
Исцеление послав!
То ль моё дыханье рвётся?
То ль твои цветут глаза?
Отшумит желанным сходством
Стихотворных строк гроза.
Капли дней, дожди годов
Вместе с памятью пройдут,
Утлый мой размоют кров,
И общение прервут:
Буду я погребена,
Ты ж пронзаешь времена!