Анатолий Белов-Пошехонский - Пасынок звёзд. Мир на верёвке

Уже темно, крепчает ветер,
И кромка сопок далека.
Рванув форштевнем хмурый вечер,
Идёт трудяга БДК.*

Комбат стоит на полубаке,
Взглянувши мельком на часы.
Когда же даст сигнал к атаке —
Достичь прибрежной полосы?

Всё в напряженье – мозг и нервы,
И даже слышен сердца бой,
Как будто я в атаке первой…
Вот – долгожданный взмах рукой!

Пора! Вся сталь пришла в движенье,
И с аппарелей в бездну вод —
Вперёд в учебное сраженье —
Пошёл морской пехоты взвод!

Порыв и натиск, быстроту —
Всё воедино воплотили.
Атакой взяли высоту,
И скалы – будто отступили!..

Бой впереди, всё разгораясь,
И позади уже прибой.
Комбат доволен, улыбаясь,
Он говорит: «Добро, отбой!..»

* БДК – большой десантный корабль.

Рассказов много слышал я про йогов:
У йога жизнь – больницы ни к чему!
Всё – хорошо, ему не надо «йодов»,
И всё, вообще, до лампочки ему!
Вгоняет иглы он себе под ногти,
В глазах – ни искры «больноты»!
Положит в рот себе свободно локти..
Кто или что в сравнении с ним ты?!
Тебе (всего лишь шесть раз в сутки)
Сестра воткнёт «Пенициллин».
Твой перелом под прибаутки
Хирург помнёт, как пластилин!

На костылях, наверно, тыщу
Ты километров отскакал!
«Ведь ты – морпех! Крепись, дружище!..» —
Однажды доктор мне сказал.
И я крепился, стиснув зубы,
И улыбался сквозь слезу.
Но верю, заиграют трубы,
Конец придёт, я всё снесу!
Что йогу до моих болезней?
Придёт мой час, я гипс сниму.
Хоть вверх ногами спать полезней,
Но не завидуйте ему.

Во глубине больших штабов от января до января,
Не поднимая умных лбов, корпят ребята – «писаря»!
Ведь им подвластны все бумаги, командировки, отпуска,
Колдуют день и ночь, как маги, не ради хлебного куска.

Они корпят за нас с тобою, влачат свой тяжеленный крест,
Смирясь с проклятою судьбою, не сберегая тёплых мест.
За что же так они страдают? Чтоб нас бумажкой одарить!
Нас их забота согревает, нам надо их благодарить!

Ведь будь ты даже первоклашка,
Запомни, выучи навек,
Что без бумажки ты – букашка,
А вот с бумажкой – Человек!

Я просыпаюсь по горло в поту
От страха ночных боев.
Жадно из кружек пью «бормоту»,
Наполненных до краев.

Каждую ночь я мечусь, как в бреду,
Ввергнутый в этот ад.
Каждую ночь я в разведку иду,
Не зная, вернусь ли назад?

Падаю с криком в пропасть, ко дну.
Падать – это не грех!
Я по ночам ухожу на войну
И погибаю за всех…

Сводок в газетах вам не читать
Этих военных годин.
Вам по ночам даровано спать!
Я же – воюю один.

Я просыпаюсь по горло в крови…
Лучше б остался там.
Водку из кружки пью до зари,
Но, впрочем, зачем это вам?..

Вот уж солнце в небушке радуется, светится,
Покормлю я хлебушком перелётных птиц,
Что порхают вольные, жизнию довольные, —
Воробьи пугливые, парочка синиц.

Тишина над полюшком, но она обманчива.
Тяжела ты, долюшка, у солдата – так.
На рассвете дышится, лес вдали колышется,
А за лесом прячется ненавистный враг.

Не скупясь припасами, били в нас фугасами
День да ночь – умаялись, спят они пока.
Покормлю я вольных птиц – воробьишек да синиц,
Любят птички вольные хлебец из пайка.

Из-за леса дальнего, из овражка крайнего,
Из окопа тайного – с самого конца
Прилетела меткая птичка неприметная
Выпить моей кровушки, лита из свинца…

Вдруг и солнце в небушке тучами закрылося…
Разлетелся хлебушек, когда я упал.
Враг коварный, каверзный, над бедою радостный,
Мне судьбой назначенный, сторожил – не спал.

Я упал на травушку – зелену муравушку,
Три минутки с хвостиком оставалось жить.
И пришла нежданная мысль такая странная:
Кто же без меня теперь будет птиц кормить?..

Он кричал, когда пьяный хирург рвал остатки обломанных пальцев,

Он кричал так, что взгляд отводили от отчаянья санитарки…

А ему грезилось, что он поёт в красном мареве огненных протуберанцев,

И до боли рвёт струны своей старой шестиструнной гитарки…

Забыл про нас Бог – спасти уж не мог,
И ангел устал нас хранить…
А руки мои – по локоть в крови,
И рвётся последняя нить…
В атаках война испита до дна,
Остался один взгляд назад.
А там, позади – хмельные дожди,
Любовь и заброшенный сад.

А тот генерал, что войну проиграл,
Примеривая ордена,
Он всех убеждал, что этот провал —
Совсем не его вина.
Что во всём виноват какой-то комбат,
Пославший мальчишек на смерть.
И скромно молчал тот, кто всё затевал,
Кто нас посылал в круговерть…

Кому – ордена, а кому-то – тюрьма
За то, что вдруг стал нехорош.
А смерть и вина – смешная цена,
Где жизнь стоит ломаный грош…
Вот кружка вина допита до дна,
Быть может, так стоило жить?
Взгляд, брошенный вдаль,
За храбрость медаль…
И всё… И пора уходить…

Сегодня получил твое письмо.
Ты снова вспоминаешь время дружбы
И хочешь быть со мною после службы,
Но этому бывать не суждено.

Я снова вижу почерк твоих рук,
Но я теперь, увы, уже не школьник.
И вечный наш любовный треугольник
Не может превратиться в вечный круг.

С собою совладаю как-нибудь,
Переживу я суету неволи.
Тебе могу быть другом, но не боле,
Любви усопшей больше не вернуть.

Должна ты снова превозмочь себя,
По новой песне старый смысл бродит.
Должна ты знать, что, уходя – уходят.
И вдруг не отрекаются, любя…

В разломанный гальюн**,
Где срач и швабры кучкой,
Поставили толчок,
А по-морскому – дучку.

И боцман – грозный, как бобыль,
Охаживал ту дучку:
Не дай, божок, чтоб где-то пыль,
Или сломали ручку!

Так он весь день, крутясь, как вьюн,
Дневальных бедных драл.
А, как стемнеет, шёл в гальюн,
И… прозаично – срал!..