Олег Дыбцин - Тридцать девятая осень. Октябрь

Я помню, как на лето пацаном,
С приходом школьных по – стране каникул,
Я уезжал, туда где пахнет дом
Моей любимой по утрам клубникой.

Где на столе не первый год была,
Все та же в ромбик белая скатерка.
Она мне в память навсегда легла,
Любовью тихой, ласковой, далекой.

Я помню, как поспевшая ирга
Стучится в крышу от порыва ветра
И, как в окошко, с заднего двора
Скрипит калитка жалобно к рассвету.

Как куст смороды рдеет день за днем
И я, плоды сочней подкарауля,
Кричал набитым ягодою ртом:
«Вкусняшка у нас выросла, бабуля!»

Как дед меня гонял, когда я лез
По крыше свой осматривая клипер.
«А ну-ка слазь оттудова, шельмец,
К едрене фене, передавишь шифер!

Ох, отхожу крапивой будешь знать,
Ведь не найдешь, присесть на жопу места!»
Ах, дед мой, дед я все готов отдать,
Что б хоть на миг вернуться снова в детство!

Уходят добровольцы на Луганск,
За чью – то жизнь под флаги ополчения.
Пустилась вновь война в кровавый пляс,
Под свисты мин в оранжевом свечении.

Пылает до – с утра опять бомбили,
Зияет в крыше черная дыра.
Работают по раненым, как в тире,
С той стороны в улыбке снайпера.

Земля изрыта, как в колхозах пашни,
В подвалах шанс живым дан уцелеть.
Горю сейчас – желанием за@башить,
В горлянку нож, я тем, кто сеет смерть.

За ту девчонку, что вчера убило,
За Мать ее с ранением у виска…
Ведь на любой войне всегда, так есть и было,
До тошноты ее реальность вся мерзка.

И никуда от мести той не деться —
Таков закон – оправданно? Едва ль,
И где – то там, внутри уже не сердце,
А леденящая грудную клетку сталь.

И не могу найти я оправдания,
Вновь учащенно пульс по вене бьет.
И режет мозг больной мой понимание,
Что брат на брата со штыком идет.

Что гибнут люди мирные в кварталах,
За чей-то передел страны в верхах.
Я видел, как в глазах людских усталых,
Слезой тесниться боль и жуткий страх.

Я помню день тот, хоть и был еще мальцом,
Когда мой Брат вернулся из Афгана —
Обветренное, взрослое лицо
И, как в него от счастья плачет Мама.

И, как он сам, за праздничным столом,
На третьем тосте слез не мог сдержать,
Как на груди его, блестящим полотном,
Звеня медали начали дрожать.

И, как потом, закрыв на кухне двери,
Он пил с Отцом в беседе до рассвета,
А кот пытался облизать, поверить —
В его загар коричневого света.

Брат для меня стал больше чем герой
С наколкой на плече» За честь Рембата!»…
И засыпал я до утра было порой
С игрушечным под боком автоматом.

Какой – то непонятной силы дух,
Был для меня от Брата, как примером.
«Будь справедлив и даже, если вдруг…
Их больше трех, то бей за правду первым!»

С тех пор прошло довольно много лет,
Я долг отдал стране в пик заварухи.
И вот… С Отцом и Братом я рассвет
Встречал в слезах на той же самой кухне.

Спасибо, Вам за то, что мне дано —
Ваших стихов внимать красивых слоги.
Болеть, переживать пить, как вино,
Иль сладкий чай рифмованные строки.

Листать страницу, за страницей в ночь,
Иль в день накоротке «поймать новинку».
Извлечь сомнения и тревоги прочь,
От них с груди, что были там, как финка.

И где-то в подсознании ловить
Себя на том, что мысли наши схожи,
С «Даманского» глоток судьбы испить…
И память свою прошлым не встревожить.

Спасибо, Вам за Вашу доброту,
За слово …очень нужное, простое…
Вашей души красивой теплоту
И Сердце МАТЕРИНСКОЕ СВЯТОЕ!!!

Навряд ли я смогу тебя понять
И ты меня поймешь уже едва ли.
Оставив звездам голубые шали
Луна скатилась в стылую кровать.

Свернулась там в оранжевый клубок
И замурлыкала беспомощными котенком,
А за окном ветра в апрельской ломке
Сугробу талому вылизывали бок.

Навряд ли ты поймешь, тебе не надо,
Да я и сам, пожалуй, не хочу
Впустить на сердце снова нежность чувств,
На кромке ночи блеском звездопада.

Нам каждому свои теперь дороги —
Тебе в июль, а мне на севера,
Золой осталось белою с костра
Твоя любовь мне – средством от изжоги.

Нам чувств былых уже не воскресить,
Тобой забыт я стал – определенно.
Ты от других звонков в ночь с телефона,
Пытаешься счастливой в жизни быть.

Разорвало сердце,
Вновь в начале мая.
Перетянут берцем
Шаг мой, замирая.