Владимир Иванов - Ебайки. Записки деревенского модника

Пульсом стучит во мне мантра одна.
Как с неба стекает на землю вода.
Я в воду, раздевшись, смело войду,
И к небу, взлетаю, я словно в бреду,

Фарш невозможно провернуть назад,
Моей любви ты не был рад.
Тебе дарила всю себя,
Ты не сберег эту силу огня.

Царевной-лебедем раньше ты звал,
И верность мою в свои руки прибрал
Небесной воды охладевший поток,
Мои вычерпал силы земной голубок.

Фарш невозможно провернуть назад,
Моей любви ты не был рад.
Тебе дарила всю себя,
Ты не сберег эту силу огня.

Пульсом стучит во мне мантра одна.
Как с неба стекает на землю вода.
Без огонька, вздыхая одна уж давно,
Как камасутру читаю эту мантру в окно.

Фарш невозможно провернуть назад,
Моей любви ты не был рад.
Тебе дарила всю себя,
Ты не сберег эту силу огня.

Мне птицы щебечут в окошко ответ,
Что лебедя верного поблизости нет,
У синего неба лишь радужный след,
А глупый охотник желает и ищет ответ.

Фарш невозможно провернуть назад,
Моей любви ты не был рад.
Тебе дарила всю себя,
Ты не сберег эту силу огня.

Что снегирям не пелось спозаранку?
Когда художникам бывает не до самок,
Что – радикально, в свете розовых идей,
Те на открытках розовых рисуют голубей.

ЗЫ Из желания приукрасить действительность рождается трогательная пошлость, в виде ласкающих друг друга самцов. Или городским реально – открыто и открыточно, уже не до самок?
Или художники никогда самок снегирей не видели?

С надеждою гляжу в глаза самой Надежде,
Вы, извините за настойчивость меня, невежду.
Вы – женщина, другой не вижу я причины,
Понять в глазах тоску голодного мужчины.

Вокруг, все запивают воду, словно балерины.
Зуд из меня, почти комарик малярийный,
– Здесь, кроме силоса, хоть есть поесть кого?
– Вы подождите, будет мясо, полчаса всего.

Спасительница тех, кого в буфете рок собрал,
Чтоб никого в той суматохе я не покусал,
И все бредут вокруг неё суетливой толпой.
Не зная, что живут, этой Надеждой одной.

Трудно быть богом в неволе,
Хоть – на гвоздике, хоть – в поле.
Кнутом щёлкнут и покажут свечку,
Кочергою двинут и сунут в печку.

Твоя воля идет вечно вразрез, чем изрёк,
Хоть и вместе, но дорога твоя поперёк,
Молока ты приносишь не столько, не в срок,
Видно в школе богов был пропущен урок.

Вместо – Слава и с нами опять поиграй,
Веселят опять тоскливым – Дай!
Чтоб в карман зажать от своей Мани,
Новый бог, с молитвой – мани, мани…

Ты – дух, ты – сын, отец, творец,
Телец, телок в кругах овец,
Ты – сединою бес, ребром – опора дам,
Ты – око, – Всем досталось по серьгам?

Каким смешным бы не казался этот Дед,
Одет в халат или изысканно раздет,
Своих оленей гонит к морю он,
Или ползёт по пробкам в Мореон.

Весь в модных самогонных веяниях,
Или разведать что-то новое у Ксении,
Чуть рассмешить свой седою бородой,
Это декабрь, месяц пришел такой.

И если сизым кажется огромный нос,
Прости его, такой теперь Мороз,
Невежлив к бабам и валяет дурочку,
Так это он искал к зиме Снегурочку.

Потел и там и здесь он всех быстрей,
На кастинге снежинок, заек, Мизгирей.
А впрочем есть традиция у нас такая,
С друзьями в баню и пусть сами выбирают.

Их розовая жизнь – реклама батарейки,
Другие улыбнуться, так себе семейки,
Громко стучат и чётко, по уставу барабанят,
Но распродажи их всех больше манят!

Моднейших граждан там кружатся своры,
Доверчивых лохов в кругу льстецов и воров.
Царит там алчность с видом благородства,
Расчётливость души, расстройство и уродство.

Он видел, как божественным огнём грелся мир,
Бредущий с факелом отца, сатирический кумир.
Жизнь отыграть в смешных ужимках обезьянок,
Страдая от сердечных ран и случайных ранок.

Чтобы потом вокруг людей, собрались чучела,
И о твоих служанках с Витей что-то промяучили,
– Ярмарки площадь, что теперь всегда вокруг,
Петрушкам рай, доходных мест сердечный друг.

Слюной исходит нынче пена, СССР кляня,
Что секса не было с машиной у меня,
Предавших заветы, присосалось много,
Не стать во дворе, не объехать дорогой

И не заставишь работать ты ловкую бля@ь,
Есть пост сторожить, и постель, где сосать.
И не исправить уже словом мелкую уродину,
За иномарку мальчишка предаст и Родину.

Болтает железный оракул о нас,
Что может отправить сообщение,
Ей добродетельной и на Парнас,
Осталось набраться терпения…

Напрасно все клавиши жались,
И снова вне доступа муза моя,
Все буквы чернилами отрыдались,
Бумага терпимее день ото дня.

Страстями пульсируют социальные сети,
Полны холостых сексуальных потуг,
Накрылись широким сосудом из меди,
Тени нежные муз и забытых подруг.

Рыдая дождями, распяла осень за грехи,
Снегами отбелив и остудив тушку поэта,
Зима взялась отпрепарировать стихи,
В душе с весною дожидаться сказку лета.

Не отыскать немых ответов на вопросы,
Которые уже давно никто не задаёт,
И при шести бубновых оставаться с носом,
Где только бесконечный снег идёт, идёт…

PS Одним важней факт ухода муз, другим дата и почти никого не волнуют причины, потому, что им достаточно и собственных предлогов.