Анатолий Вершинский - Чалдонская тетрадь. Стихотворения и поэмы

На фото, цветастом, как фант,
моя семилетняя дочка.
И белый капроновый бант
над нею как нимб ангелочка.

За нею лебяжье крыло
гардины, кроёной из дымки.
И платьице тоже бело
на тёплом любительском снимке…

Храните малюток своих
от стужи, огня и сиротства.
Душа невесома у них:
отпустишь – и в небо сорвётся.

Под бурями пуще пурги
нам легче в кренящемся мире:
недетские наши долги
нас держат, как тяжкие гири.

Август 2000

Нас привёл, как поводырь,
дождь от площади вокзальной
в белостенный монастырь
Троицы Живоначальной.

Подле храма, красоты
редкостной, народ ютится.
Неказистые зонты.
Неулыбчивые лица.

Провожает плач дождя
нас до самого собора.
И стихает, перейдя
за дверями в пенье хора.

Дождь остался у крыльца,
а холодные потёки
я в тепле отёр с лица.
Отчего же мокры щёки?

Миновав свечной киоск,
замедляем ход неспешный…
На ладони каплет воск.
Больно! Значит, жив я, грешный.

Знать, и Русь жива, пока
к раке Сергия людская
молчаливая река
все течёт, не иссякая.

3—10 сентября 2000

Светлая – в чашечку соку нальёт,
тёмная – чаю ли, кофе ли…
Делает близкими долгий полёт
их незнакомые профили.

В блеске полуночных аэроламп,
тускло горящих над креслами,
тёмная видится женщиной-вамп…
с крепкими русскими чреслами.

Светлая – тонкая, станом – под стать
свечке в заутренней темени.
Явно ещё не успела познать
щедрого бабьего бремени.

…Спутница ночи с наперсницей дня,
столь непохоже прелестные, —
эти четыре часа – для меня
вы будто сёстры небесные.

Вижу: по вызовам чьим-то опять
мчитесь проходами узкими,
вежливо пряча – чтоб нас не стеснять —
крылья под белыми блузками.

Москва – Красноярск
Июль 2001

Заведите позднего ребёнка.
Пусть доводят старшие до слёз.
Пусть утрами частая гребёнка
что-то врёт насчёт седых волос.

Сотворите маленькое чудо.
Вы же это делали вчера.
Годы – блеф. Мы молоды, покуда
подрастает в доме детвора.

Так задайте мужу работёнку…
Он сперва посердится, чудак.
А потом к родному ребятёнку
всей душой прилепится. Вот так…

16—17 октября 2001

По цинку подоконника постукивают капли
ночного запоздалого осеннего дождя.
И лиственные шорохи ли, дождика накрап ли
опять мешают спать мне, что-то важное твердя.

И рад бы побеседовать я с ночью разговорчивой,
ведь то, чего не высказал, нейдёт из головы,
но очень трудно следовать за речью неразборчивой
густеющего дождика, редеющей листвы.

Так что же означают эти странные созвучия?
Природа откликается сознанию в ответ?
Иль в шуме, сходном с говором всего лишь волей случая,
ни смысла, ни значения, ни даже знака нет?

Себя венцом творения зовём, но тем не менее
над пропастью безумия удерживает нас
не опыт человечества, а наше неумение
припомнить миг рождения, представить смертный час.

Октябрь – ноябрь 2001

Без больничной канители,
без врачей и нянек,
дома, в собственной постели,
умер старый Янек.

Он ушёл, не просыпаясь,
утром, на рассвете,
безмятежно улыбаясь,
как малы́е дети.

Место выбрали под вишней…
Чередою длинной,
по традиции давнишней,
шли за домовиной.

За роднёй плелись к могиле
жалостно старухи.
– Жил покойный, – говорили, —
не обидел мухи.

Было это в полдень, в самый
зной, в июле месяце…
Вдруг раздался крик из ямы:
– То ест мо́е мейсце!

Глянула вдова в могилку —
развела руками:
Маню, местную бобылку,
увидала в яме.

– Совести, Марыся, нету?
Или неба мало?
Кто же знал, что вишню эту
ты облюбовала?!
Не пугайся, гнать не стану,
да и не под силу…
– Люди, выройте Ивану
новую могилу!

…Маня, по мирским понятьям,
человек хороший.
На часовенку с распятьем
собирает гро́ши.

И у Господа покою
просит ежечасно.
И грозит вдове клюкою,
а за что – неясно…

Снова под июльской высью
вызревают вишни.
Но призвать к себе Марысю
не спешит Всевышний.

Август – декабрь 2001

На пути от пелёнок до тех полотенец,
на которых в могилу опустится гроб,
мы не ведаем, что ощущает младенец —
страх явленья на свет или просто озноб?

Мы не знаем, о чём помышляет умерший —
не покойная плоть, а живая душа,
что уходит из тела, как рыба из верши,
на свободу (иль в новую клетку?) спеша.

Вызывающим души усопших не верьте:
только нежить откликнется ведьме в ответ.
А воскресшие после клинической смерти
лишь припомнят колодец, ведущий на свет.

Но из тысяч достигнувших края колодца
хоть один человек возвратился назад?
Пусть расскажет – куда же идти нам придётся,
и хорош ли тот край, и похож ли на сад.

Оттого мы испуганно медлим у гроба,
что за ним обрывается видимый след…
А ведь что этот мир, как не та же утроба,
из которой выходят на истинный свет?!

Декабрь 2001

Из гортани бессловесной
кто однажды смог извлечь
вещь природы бестелесной —
человеческую речь?

Кто вдохнул в меня сознанье
и моим назвал его,
отделив незримой гранью
от сознанья твоего?

Кто сближает чувства наши —
восхищение и боль,
как вино и воду в чаше,
как в ладони хлеб и соль?