Юрий Шкапов - За полями, за лесами, или конец Конька-Горбунка. Сказка

Время шло, малыш подрос,
и конечно, встал вопрос:
кем же быть? Ну хоть, к примеру,
может, станет инженером,
иль останется в селе?
В общем, близко ли, далече,
что он будет, человече,
дальше делать на земле?

Плыл над миром звон Победы!…

И… горьки её последы.
Заслонили свет стеною,
и заходит сердце, ноет.
Где–то жизнь кипит во–всю.
Где–то…
В рост пошёл…овсюг.
Хлеб в полях теснит и глушит.
В быт пророс и тронул души, —
цепче глаз, вольней загляд,
руки–спины не болят…

Тяжко было в том краю.
Люди жили "как в раю".
Побросав под плуг картошку,
уходили в лес с лукошком,
(потихоничку, "задами").
Жили ягодой, грибами.
Пусть лимон иль апельсин
сладко мучает грузин;
где–то пусть из–за наград
люд сажает виноград;
ну их, сласти там, урюки…
То ли дело – руки–в–брюки! —
(раструдись, а всё впустую,
выгребают подчистую…)
А придёт пора картошки -
городские под гармошку,
(иной раз под духовой!),
всковыряют, и – долой.
В общем, "вольная житуха".
Да пришла на них поруха:
молодые подрастают,
кончат школу, и – растают…

Вот и наш меньшой Никита -
ну к чему тут волокита! —
десять классов в десять лет,
а потом сказал: "Привет!"-
и прошёлся руки–в–боки:
что ему теперь уроки,
он себе хозяин сам,
не какой–нибудь пацан,
и пришла ему пора
подаваться со двора.

Начинается земля,
как известно, от Кремля.
Счёт ли годам, счёт ли вёрстам,
каждый шаг народа свёрстан,
отпечатан, сброшюрован
и, где надо, прошнурован.
Север, запад, юг, восток -
это звёзд кремлёвских ток,
и для каждой части света
шлёт лучи страна Советов.
До границ востока, юга
здесь зимой гуляет вьюга,
а до Северной Земли
трассы южные легли.
На полях кому что надо,
от пшениц до винограда.
В недрах матушки–земли
толщи кладов залегли.
На основе братских уз
образован был союз:
прелесть юга, зной пустынь,
синь тайги и тундры стынь.
А всему здесь голова
и была и есть – Москва.

Эх, Москва! – всему начало.
Ты по–разному встречала:
на руках одних качала,
величала и венчала;
от иных – одни мочала.
Но у всех мечта теплится
побывать в родной столице.

Там–то вот, в начале света,
и решил пытать совета,
и решил искать ответа
наперёд как надо жить, —
(как о хлебе не тужить,
решета не зная, сита) —
деревенский наш Никита.

Как ни прячься, ни тяни,
наступают эти дни,
дни тоски и дни тревог, —
внук шагает за порог.
Хороша, легка дорога
из деревни в города.
Возвращается немного,
всё туда, туда, туда.
И чего так люди рвутся?
На асфальт с дворовой лужи?
Чтоб одеться и обуться,
подтянув живот потуже?
Теснота – милей простора,
грохот – лучше тишины…
Гарь машинного затора
пахнет слаще бузины?
Непонятно, непонятно.
Век живи, и век учись.
Вот к каким "родимым пятнам"
поворачивает жизнь.
Мыслей, дум, сомнений схватки…

Дед всю злость срывал на бабке,
распалялся старый псих.
Ну потом кой–как затих.
Посчитал в уме, прикинул,
казначея–бабку сдвинул
чуть в сторонку, – та кряхтит,
мол, в тряпице не ахти.
Что ж, работал не по найму
всю войну, после войны.
Облигаций всяких займов,
коль оклеить, вполстены.
Были святы те бумажки:
то – война, а то – на ГЭС.
Труд великий, горький, тяжкий…
Ну а тут попутал бес,
дед на всё махнул рукою:
эх ты, с жизнею такою! —
надо внука провожать,
надо парня обряжать.
Сгрёб бумажки, и – на трассу,
что в районный центр, в сберкассу…
Сразу всё проверил, чохом.
"Н-да, – сказал себе со вздохом. —
Тут сбор–касса, а не кон.
Деньги к деньгам, – то закон.
Хм, взять на чём хотел барыш, —
на–ка, старый, тебе шиш!
Рот раскрыл, что кот на сало…"

На душе покойней стало,
усмехнулся не грустя:
"Ишь, куда завёл пустяк!"
Игрока прошёл угар.
Свёл овечек на базар,
всё что надо закупили
и Никиту обрядили.

Боль зубная лишь родня
ожиданью того дня.
Вот и этот день настал.
Ночь никто из них не спал.
Отодвинув чуть в сторонку
у печной трубы заслонку,
дед сидел, курил всю ночь,
отгоняя думы прочь.
Бабка, та в углу на печке
засветила богу свечку, —
пусть не числит как докуку
и пошлёт чуть счастья внуку.
Нет покою от волненья, —
мать скользит неслышной тенью,
вся поникнув от расстройства…

Лишь виновник беспокойства
спит–сопит "без задних ног",
как телёнок–сосунок:
уезжать, а он – каков! —
всё до третьих петухов,
заявился на рассвете.
Что тут скажешь… Эх вы, дети!
Спит себе, и нет забот,
хоть семнадцатый идёт.
Сладко чмокает во сне…

Вот и зайчик на стене, —
над землёю солнце встало,
на работу люд позвало.
Зайчик прыгнул на кровать.
Что ж, пора, пора вставать!

Долго ль, коротко ль сбираться, —
срок в дорогу подаваться.
И Никита – вот он, весь:
скромен, тих, посбилась спесь.
Вид немного необычный,
в первый раз одет прилично.
Что и скажет, то негромко.
Просмотрел свою котомку,
сунул мыло, щётку, пасту.
Хомутом неловким галстук.
Жжёт подошвы ног обнова
после беганья ночного. —
А! пустяк, – пройдёт, притрётся.
Подберём, коль плыть придётся
в Антарктиду на китов.

Ну а тут и так готов!
Первый шаг, он – на всю жизнь.
Время, стой! Чуть задержись,
дай подумать человеку:
можно жить как интересней
и шагать по жизни с песней;
и – пройти по ней калекой…
Дай подумать человеку!

"Что ж, готов? – Твоя берёт, —
дед тут выступил вперёд. —
Ну, присядь перед дорогой,
я скажу тебе немного…
С точки зренья старены,
спать мы нынче не должны.
И чесать лопатки тоже
вроде нам теперь негоже.
Но, скажу тебе, Никитка,
хочешь жить начать ты прытко.
Ладно, съезди, посмотри.
Только всё ж глаза протри:
вон соседский сын Данилы
сеет, пашет любо–мило;
говорит о нём народ -
будет славный хлебороб.
Иль возьми Гаврилы сына:
на завод пошёл детина,
он до техники охочий, —
будет стоящий рабочий.
Мог и ты б по их примеру.
Аль ты сразу в инженеры,
в доктора там, – как их там?"
"д-Я ещё не знаю сам…"
"Мда-а, я вижу – держишь стойко,
и науку знаешь бойко,
что есть классы, что прослойка:
пусть те – в дом, а мы – в пристройку?
Ладно, что уж тут тянуть,
коль решил, то – в добрый путь!"