Валерий Артемов - Мысли вслух. Сборник стихов

Я стал твой образ забывать.
Ты мне давно уже не снилась.
Ложусь в холодную кровать,
твой образ вспомнить снова силясь.
Я погружаюсь в кладезь снов,
и в каждом ты вновь молодая,
глаза смеются между слов,
и мы живём, ещё не зная, —
судьба мечом коснётся нас
и рассечёт жизнь на две части:
одна – в которой было счастье,
другая – что живём сейчас.
Итог печален и суров,
а результат закономерен:
постель согреть не нужно дров,
жар двух сердец ей боле ценен.
Огонь – субстанция любви,
сгорают в нём сердца и судьбы,
знать наперёд в грядущем суть бы,
спастись от многих бед могли.
Но не судьба…
Планида зла
к нам благосклонною не стала:
сожгла наш храм любви дотла.
Сожгла и пепел разбросала.

…но я воспоминаньями живу…
Петрарка

Стихи мои, узнавшие свободу,
ведут с людьми негромкий разговор.
Их голос был заведомо и сроду
тобой не слышен почему-то до сих пор.
Живём в мирах с тобой мы разных поневоле.
Кто был причиной отчуждения – вопрос:
то ли обида чья-то, жест какой-то, слово чьё ли —
сейчас неважно, кто что сделал и превнёс.
В итоге долгими тягучими ночами
мараю девственные белые листы,
и каждый день стоит разлука за плечами
и подло шепчет мне, что ты уже не ты.
Рука тревожно составляет буквы в строки,
из строк слагаются подобие тех лет,
и явь вчерашняя мне приближает сроки
и возвращает юность нашу нам вослед.
Чем больше в прошлом лет, тем нынче жизнь грустнее,
тем бесполезнее ложится в память стих,
слова не кажутся родными и теплее
и чувств в душе не будят никаких.
Слова лишь бледный призрак прежних обстоятельств.
В них нету жизни, не струится кровь.
Хочу любить тебя без всяких отлагательств
и до конца делить с тобою общий кров.

Последние годы на грешной Земле
даются трудней, чем блужданья во мгле,
но это уже не исправить ничем:
пришёл срок отдать дань Исусу.
А чем?
Ни в страстной молитве, ни долгим постом
я с детства не шёл за небесным Отцом.
Обидно, что только на финише лет
находишь рецепт избавленья от бед.
Но это не даст нам от смерти уйти.
Она всех догонит к исходу пути.
И нам ни избегнуть, ни мимо пройти,
ни даже спастись от неё взаперти
никак не удастся в конце никому…
Она всем предпишет: когда? где? кому?

Как выскажу моим косноязычьем…
В. Ходасевич

Нет, не хватает мне таланта в самом деле
изящно выражать свою мысль лапидарно:
рифмую строки, подбирая еле-еле
слова, затасканные с древности, попарно.
Как, Боже, выразить обычными словами
боль сердца каждого в его тяжёлом горе,
всю скорбь, пропитанную горькими слезами,
немой укор судьбе в прощальном женском взоре?
Как передать, что сказано глазами,
подслушать звуки все, что шепчет людям море,
найти слова живые между нами,
нащупать истину в бесперспективном споре?
Язык невнятный мой, неточный, деревянный
не может высказать предельно ясно, точно
свое суждение, оценку,
словно пьяный
лаптями взмучивает грязь в канаве сточной.
Со дна вздымается вся гадость нашей речи,
а я пытаюсь сквозь нее узреть луч солнца,
но для меня редки, увы, такие встречи,
как лицезрение микадо для японца.
Бывает, правда, тьфу-тьфу, редкие удачи,
когда для рифмы до зарезу слог мне нужен:
ищу тогда в словах невзрачных, чуть не плача,
подобие на признаки жемчужин.

Отсутствие мое большой дыры в пейзаже
не сделало…
И. Бродский

Ты уезжаешь, кажется, надолго?
Застанешь ли меня еще в живых?
С сознанием выполненного долга
ты возвратишься из земель чужих
в свою до боли милую столицу
и вновь увидишь кинутый пейзаж,
а в нем почти забывшиеся лица
и между ними мертвый персонаж.
То буду я.
Вернее, то, что было,
когда ты уезжала от меня,
а нынче между нами здесь могила —
неброский холмик, под которым я…
На нем не будет даже обелиска,
ни стелы вычурной, ни камня, ни креста,
лишь тело под землей мое так близко
от ног твоих…
Под складками холста
услышу я шаги твои к моей могиле,
беззвучный плач, стенания, упрек…
Но для меня навек зашло вчера светило,
и я от вашей жизни стал совсем далек…
Теперь меня ничто здесь не тревожит,
я выше стал расчетов и обид.
Душа моя, представ на вечном ложе,
прощает всех, взывает и скорбит.

Любви бы вновь язык заговорил.
Е. Растопчина

Язык любви.
Таинственный и древний,
знакомый всем.
Он первый и последний
там, где есть жизнь.
И нет его древней
во всей Вселенной.
(Что мы значим в ней?)
Его законы знает каждый,
кто знал любовь взаимную однажды,
кто взгляд ловил
неповторимых глаз,
кто был любим
и кто любим сейчас…
В нём жест имеет силу царской власти,
жестокость палача.
И на две части
он разделяет мир
с седых времён,
хотя связал собою
тысячи имён.
И нет ему ни равных,
ни похожих —
он вечный гость
среди других прохожих
и будет вечно жить,
пока жива любовь,
покуда наша плоть
душою ищет кров…
Пока смерть впереди…
И слава Богу!
Пусть разум ищет
верную дорогу —
язык любви указывает путь,
и по нему всё время кто-нибудь,
страдая, движется
и любит неизменно,
как любят в юности:
возвышенно и нежно.
Как любят божество…
И, может, потому
всегда ли сердце следует уму?
Кто любит – любит не напрасно.
Пусть ты обманут,
но ужасна
жизнь без любви!
Как мир теней:
ты в чувствах нем,
незряч,
душой бедней.
И каждый миг без чувства —
миг напрасный,
как без любви
любой из дней – ненастный.
Когда чувств нет,
молчит язык любви.
Мертва душа, утратив визави,
и блекнет мир вокруг,
окутанный туманом,
тускнеет взгляд любви
и меркнет.
Непрестанно
уходит молодость
и надо бы спешить,
покуда молоды,
и нам дано любить
мгновенья жизни золотые —
они среди дней мёртвых
лишь живые,
и мы их помним вечно потому,
что дни невзгод не нужны никому.

Я не знаю – далёк ли иль близок мой путь…
Халифа аль-Вукиян

Кому известна длительность пути,
что нам придётся каждому пройти
по этой жизни, сетуя на Бога
за то, что нам такая выпала дорога?
Со всей ответственностью смею утверждать:
его длины не будет нам хватать,
и сам процесс движения конечен,
и, значит, каждый крахом обеспечен.
Вот только лишь вопрос стоит весь в том,
когда и где встречать могильный холм?
А это неминуемо случится,
ведь жизнь – трагедия, где занавес – «гробница».
Для тех, кто думает, что тлен – удел других,
пусть вспомнит всех ушедших «вниз» родных.
Пусть вспомнит всех тотчас и ужаснётся.
Но демиургу всё никак неймётся,
он жаждет новых каждый миг гостей,
наш глобус – кладбище сплошное их костей.
Глядит в смятении Вселенная на Землю.
Ей невдомёк кощунство наших злых божеств,
я их стратегию по духу не приемлю
и жду узреть от них миролюбивый жест.
Всё вертится вопрос: где ж справедливость свыше:
один в младенчестве уже не дышит,
другой воз тянет до преклонных лет,
растягивая жизненный сюжет?
Приходит мне на ум одна причина:
Бог сам не знает каждого кончину.
Есть, верно, где-то высшее по духу существо,
у коего во власти наше естество,
и вот Оно всем миром управляет,
но подозрение: Оно про нас не знает.