Ю. Шестов - Поэма “Нити”

Что нужно нам, познав задачу,

И положившись на удачу,

Быстрее к делу приступить,

Трудов нетленных плод вкусить.

Отринем мелкие заботы,

Пустопорожние хлопоты.

Узду накинув на желанья,

Потянем нить воспоминанья.

Сему нехитрому рецепту

Я внял — потомкам в память лепту

Вношу в предвестье перемен,

Пока не цепок жизни плен.

Размер стиха пусть без затей

Былых опишет прелесть дней,

И строчкой беглою сошьёт,

Что время нам на части рвёт.

Представлюсь честно — просто винтик.

В головке есть дыра под шплинтик

(Как и у каждого из нас),

Где будет шплинт тот в должный час.

Когда-то нас горстями брали

И в жизнь сонливую вставляли.

Винты и гайки не при деле,

И как попало, но сидели.

Резьбою каждый был прикручен,

Годам к семнадцати обучен,

Как думать надо, что любить,

В какой струе по жизни плыть.

Всем механизмом управляли

И неусыпно наблюдали.

Ценились высшим баллом знанье

Науки лестья, послушанья.

Величье дел страны Советов

И гнев от вражеских наветов

Объединяли нас в народ.

(Мы без идеи — просто сброд.

Задело слово за живое,

Внутри поднялось ретивое.

Как с неба — тут же молодец

Ручонки греть чрез жар сердец.

Натешится. Ваш поздний разум

Без пелены увидит разом

Обещанных убогость дел…

У каждой веры есть предел.)

Не знав другого, примирились,

И даже, помню, веселились,

Когда с трибуны кумачовой

Нас звали к жизни вечно новой.

Спрошу себя: «А было ль стыдно,

И тот маразм — насколько видно?»

Но отвечать — начистоту,

Иначе труд наш в пустоту.

Сказать, что стыдно? — нет, наверно.

Но фальшь я чуял неизменно.

И знал, в молчании тая,

Что дурня лепят из меня.

Я по-людски за всех стеснялся,

Ни от кого не отстранялся.

Так в жизнь входил я угловато,

С душой небитой и немятой.

Что удивляет — умудрялся

Жить как хотел, и не марался.

Но объясненье здесь простое -

Я рос и жил при этом строе.

Впитались в кровь порядки наши,

Труд за гроши с перловой кашей,

И знал нутром я, абсолютно,

Где ждал меня капкан уютно.

Я был как зверь, который знает,

Что осторожность жизнь спасает.

И что один неловкий промах -

И череп тотчас же в проломах.

И всё же было там пространство

(Немного, место не для танцев).

Скорее просто закуток,

Зато я знал, где мой шесток.

А дале речь что это было,

Как с перестройкой оно сплыло,

И жизнь моя перетряслась…

Эх, лихолетия напасть!…

1. Как я начинал расти

Вообразил ухмылку вашу

Из-за стакана с простоквашей:

Вы прямо как живой сидите,

Вы — зритель или посетитель.

Для вас пишу я это чтиво.

Конечно, надо бы красиво,

Но я пишу как оно есть…

И с кем-то будет, Ваша честь.

Амур, высокий берег, дом,

В райцентре рядом был роддом,

Куда везли мать на телеге.

Плыл утра свет в весеннем следе.

Что дале — по рассказам знаю:

Картофелю быть урожаю,

А в остальном несытно жили,

Как все почти. И не тужили.

Однако вскоре поприжало,

И с мест снялось тогда не мало.

Помыкались туда-сюда,

И — Зеи мчит у ног вода.

Порою дамбы прорывало

(Ох нас тогда и заливало!),

Дома в воде, как корабли,

А между ними лодки шли.

Я как сегодня помню вечер:

Голубизна небес — как глетчер,

В их необъятье тонет слух…

Так сладко жизнь томила дух.

Внизу, затопленным посёлком,

Не торопясь, подстать двуколкам,

Сплавлялись лодки меж домов…

Картина — смесь легенд и снов.

Мужик взобрался на домишко

В исподнем байковом бельишке,

И, ухо наклонив к баяну,

Играл душевно… Может, спьяну.

И безмятежно был спокоен,

Средь бед вселенских будто скроен,

А вкруг спокойная вода

Была всегда, всегда, всегда…

А с лодок были слышны шутки,

Весёлый гогот, прибаутки.

Сосед соседу угрожал

Сжечь дом. А с лодок: «Сеновал!»

* * *

Конец годов пятидесятых.

Мне год тогда шёл где-то пятый,

А вот запомнил навсегда…

Нет? Ну на жизнь свою тогда.

Былое помнил кто-то, где-то,

Я ж будто был окунут в Лету -

Поток беспаматных времён,

Назад где — мрак, вперёд где — сон.

С былых времён пришло немножко,

Кривою узкою дорожкой:

Амур, Хабаров, казаки,

Семёнов, банды, кровь, штыки…

Китай. Тогда легко ходили

Туда, сюда — привольно жили.

Река преграда не была,

Где две руки — там два весла.

И отблеском времён минувших,

Закону не всегда послушных,

Сверкнуло золото в венцах

Избы. Забыт прадеда прах.

Аляска, Колыма, проливы,

И чуждой речи переливы

Дедам диковинкой не были -

До Мичигана доходили.

Вопрос от Вас: «Зачем им это?»

Но я не знаю их секрета.

А вот в себе поразбираться

Могу. Там то же, может статься.

Иначе что же я пьянею

Как быть дороге. Перед нею,

Коль будет дальняя она,

Всю ночь бывает не до сна.

А ветер северный задует -

Душа в смятенье затоскует.

И снег в поземке ледяной

Шуршит мне тихо: «Твой я, твой!»

И поздней осенью в болото

Меня как будто тянет кто-то,

И в снег ли, в дождь — мне наплевать,

Я там как дома — как понять?

И много мне чего досталось

От предков. Жалко, что осталось

Под спудом жизни бестолковой,

Невнятной, суетной и плевой.

* * *

А город звался наш — Свободный

(Был Алексеевск — неудобный).

А так — торжественно и пышно,

Но что же там на деле вышло?

А вышло, что на поселенье,

Годов с двадцатых, как поленья,

Туда сплавляли разный люд:

Экс-зек, кулак — все были тут.

Лесоповал, в горах дороги,

Вкруг зоны, где порядки строги.

Ну, в общем, классика тех лет.

(Я б не сказал: «Следов тех нет».)

Так что народ жил здесь бывалый.

Свой дом в воде был повод малый,

Чтобы печалиться, скорбеть…

Живой — и можно песни петь.

Оттуда, с черных тех времен,

На душу пепел нанесен.

Вползла в те вольные края

Колючей проволки змея.

Я рос, я видел зоны эти,

(Их не держал никто в секрете.)

И жизнь нас часто убеждала,

Что места там еще немало.

Сосед бревно спер — посадили.

Сын Сашка был — мы с ним дружили.

Потом прибрали дядю Лешу…

Он шел, понурый, сквозь порошу.

И как-то к мысли привыкали,

И без печали принимали:

Там может каждый побывать,

Телят с Макаром погонять.

Любое детство, словно призма,

Чиста, прозрачна, чуть капризна.

Что к нам туда ни попадает,

Навеки в душу проникает.

На полотне остались в ряд:

Обрыв, река внизу. Наряд -

Я клоун в детсаду на елке,

Сестра-снежинка мнет иголки.