Олег Ладыженский - Мост над океаном

Огни, смоляные огни,

А в пальцах у Смерти удавкой-змеёй –

Надежд исторгаемых стон,

И алый тюрбан на главе у неё,

Каких не носит никто.

Когда в Гималаях закат, как плащ,

Где пурпур, кармин и яд,

И вечер над днем, как над жертвой палач,

Встает, безнаказан и пьян,

А звезды вершат свою кровную месть

Рогатым обломком ножа,

Тогда в Гималаи приходит Смерть,

Красная, как пожар.

Печаль на высоком ее челе –

Печать угасших лучей,

Она беспощаднее тысячи лет

Войны и звона мечей,

Багряный сапог шелестит меж камней,

Ступает в земной грязи, –

И в этот час ни тебе, ни мне

Встреча с ней не грозит.

Когда в Гималаи приходит Смерть

Как в чашу приходит вино,

Ты можешь решиться, рискнуть, посметь

Упасть и подняться вновь,

Восстать из праха, из гроба, со дна,

Но только в другом беда –

Когда в Гималаи приходит она?!

Никто не знает, когда.

И мы рискуем, встаем, идем,

Надеясь, что где-то там

Рыдает вечер над умершим днем,

А горы остры, как сталь,

Что небо в кудри втирает хну,

Что кровь снегов горяча,

Что Смерть в Гималаи пришла отдохнуть,

И мы угадали час.

Вздымает море

Валы-громады,

Любая – чудо,

Любая – воин.

Лазурноруки,

Пеннокудрявы,

Драконьи шлемы,

Тритоньи гребни…

Вздымает море

Валы-громады,

Любая – диво,

Любая – дева.

И, горсть жемчужин

Пересыпая,

У нереиды

В глазах – томленье…

Вам, герои микенские,

Саламина воители,

шлемоносные аргосцы,

Вам, спартанцы-копейщики

и мужи мирмидонские –

Песнь войны!

Видеть ахейцев душа горит

рати суровые!

Львы могучего Пилоса,

беотийские ястребы,

быкоглавые критяне –

под стенами троянскими,

честь и слава рассыпаны.

Собирай!

Любо взору считать, не счесть

тьмы кораблей!

Итакийские кормчие,

конеборцы-фокеяне,

локры-копьеметатели:

ваша гордость похищена,

ваша клятва взывает к вам –

смело в бой!

Где ни встретишь троянца ты –

там убей!

Встаньте, чада Пелопсовы,

вы, любимцы Зевесовы,

пряньте, гневно-неистовы:

гребни шлемов волнуются,

будто нива созрелая –

быть грозе!

Чую великий порыв легкокрылых судов

к Илиону!..

– Налей-ка, братец, вина мне в кубок,

Помянем прошлых, усопших пьяниц –

Пускай в Эребе теням безгласным

Легко икнется от нашей песни!..

Налей-ка, братец, не будь занудой,

Пока мы живы, помянем мертвых –

Когда отчалим в ладье Харона,

Пусть нас живые добром помянут!..

Итак, Итака. Чудный каламбур

Дарован мне.

Я испытал на собственном горбу

Превратность дней.

Пришла пора допрашивать судьбу

Наедине.

Во сне мечталось: скребницей скребу

Родных свиней.

Я стоял против Сциллы, теряя последние силы.

На бессмертное зло покушался со смертным копьем.

Мне сказали: мой милый! К чему торопиться в могилу?

Даже боги, и те… Я стоял, настояв на своем.

Как светло! Иногда хорошо умирать под луною…

Убивал женихов? – нет, не помню. Должно быть, не я.

Троя? море? циклоп?! Лишь одно возле ложа со мною:

Я стоял против Сциллы. Стоял против Сциллы. Стоял…

Не моей была Эллада

Одиссея и Паллады,

Олимпийцев и титанов –

И моей уже не станет

эта древняя Эллада.

Ладно.

"Гнев, богиня, воспой, и любовь, и надежду, и ярость,

Злую тоску по ночам, горький смех, и веселье души.

Что же еще воспевать в этом мире, когда не мгновенья порывов,

Тех, что бессмертья взамен смертным в награду даны?!"

Остров Заката

Манит покоем,

Ручьями плещет.

Не пей, о странник,

из тех ручьев.

Покой опасен,

Покой обманчив,

Покой – покойным.

Ты жив, мой странник,

спеши уйти.

Остров Восхода

Манит лавиной,

Прельщает бурей.

Беги, о странник,

не жди обвала.

Жизнь человека

Посередине,

На тонкой нити

Между покоем

и ураганом…

Папа, прости, что так долго.

Честное слово, спешил.

Камень бессмертного долга

Тяжек для смертной души.

Папа, я груб и циничен.

Сам понимаешь – война.

Словно микенский возничий,

Пью слишком много вина,

Женщин люблю равнодушно,

В силах убить малыша…

Знаешь, мне скучно, мне душно –

Я разучился дышать,

Путь мой усталостью мечен,

Словно рапсода строка –

Жду, когда снова на плечи

Ляжет родная рука.

Папа, мне жалко, что мама…

Ладно, давай помолчим.

Клочья былого тумана

Медленно тают в ночи,

Трепет уснувшего дома,

Вяжущий вкус черемши…

Папа, прости, что так долго.

Честное слово, спешил.

– Опомнись, лучник!

Пусть счастье – лучик,

Но это лучше

Вселенской случки!..

– О нимфа, сжалься!

У пчелки – жальце.

Давно кинжал сей

Не обнажался…

– О лучник, полно!

Расплавлен полдень,

И зной наполнен

Истомой поля…

– Постой, о нимфа!

Вскипают нимбы,

Мы страстным снимся –

И нам бы к ним бы…

– Не надо, лучник!

Гроза над кручей.

Любовь. Разлука.

Стрела из лука.

Я знаю, что боги жестоко играют с провидцами,

Я знаю, Итака – замызганный остров в провинции,

Где ждут без печали,

И встретят, увы, без веселья,

Судьба беспощадна, твои измеряя провинности,

И смерти причина банальна: нехватка провизии, –

Но все же я был Одиссеем.

Я знаю, что к кручам Скамандра, конечно же, шли не мы,

Что Троя забыта, а после раскопана Шлиманом,

И суть не в Цирцеях,

Когда распадаются семьи,

Шуршит неизбежность по сердцу рифлеными шинами,

И дело не в страсти, не в памяти, даже не в имени…

Но все же я был Одиссеем.

Гомер одряхлевший в маразме скучает под липами,

Страдая склерозом: какими-такими Олимпами

Мы грезили, братцы?

В итоге мы жнем, где не сеем.

Я знаю, риф прошлого мифа усеян полипами,

Забыты Аякс, Менелай, Агамемнон и Тлиполем,

Но все же я был Одиссеем.

Нас мало. Нас горстка. Быть может, лишь двое иль трое нас.

Мы плыли к Итакам. Мы насмерть стояли под Троями.

Нас жены дождались.

Мы в борозду бросили семя.

Вселенная, в сущности, просто и плоско устроена,

А странников участь – плыть к дому и брезговать тронами…

Я знаю. Я был Одиссеем.

1-й. Смотрю в окно и вижу дом…

2-й. Многоэтажный дом, не так ли?

1-й. Я – Одиссей. Плыву к Итаке,

К которой выплыву с трудом,