Александр Решетников - В львиной шкуре. Продолжение-2 [СИ]

— А что там за дымы? — спросил капитан у сотника, командовавшего ополченцами, показывая на противоположный берег.

— То басурмане литовскую крепость Опаков подожгли, — ответил Кондрат.

— Зачем?

— А кто их знает? — развёл тот руками. — Одно слово — басурмане.

— Понятно.

Полковой обоз Андрей Кудрявцев расположил в полукилометре от реки и приказал солдатам возвести вокруг него редут. Ополченцам тоже велел в четырёх местах соорудить редуты, но уже непосредственно на берегу, чтобы иметь возможность стрелять по неприятелю прямой наводкой. В каждом установили по пять пушек. Таким образом, трёхсотметровый участок вдоль реки был равномерно перекрыт орудийными батареями. А если учитывать, что дальность картечного выстрела превышала пятьсот метров, а гранатой и того более, то зона действия заметно увеличивалась. Ядра же позволяли простреливать фронт как вглубь, так и вширь на расстояние в полтора километра. Поэтому неприятель, вздумай он напасть, получит немало сюрпризов. Так же капитан велел сделать нечто, напоминающее деревянные навесы. Всё-таки ордынцы первым делом примутся стрелять из луков. И какой бы ни была броня у солдат, не говоря уже про ополченцев, лишняя защита от летящих сверху стрел не помешает. Тем более лес тут произрастал в избытке, в отличие от заливных лугов на противоположном берегу. Так что рукастые мужички сноровисто рубили жерди, придавали им необходимую длину и скрепляли между собой. После чего получившиеся плотики под углом навешивали на заранее установленные перекладины, прикреплённые к врытым в землю столбам. Конечно, эстетичностью тут и не пахло, а больше походило на владения бабы-яги. Так и враг был не краше кощеева войска.

— Какой у вас инструмент хороший, — несколько завистливо говорил Кондрат, глядя на лопаты, пилы и топоры, которыми орудовали солдаты Андрея. — А топориками и повоевать знатно можно…

— А чего только топориками? — спрашивал капитан. — У меня каждый воин лопаткой знаешь, как машет? Словно парсуны расписывает. Сунешься к нему, чик и ты на небесах…

— Ну, ну, — с некоторым сомнением кивал Кондрат.

Вечером 6 октября противоположный берег стал заполняться конными отрядами. Лошади подходили к воде, пили, шумно фыркали и отходили прочь. Обороняющиеся были видны хорошо, поэтому сходу форсировать водную преграду никто не пытался. Зато ордынцы не сдерживали себя в выражениях. Над рекой летели ругательства, проклятия, насмешки, порой даже стрелы, которые, впрочем, угрозы почти не представляли. Потеряв свою скорость, они лениво втыкались в земляной вал или просто падали плашмя. Солдаты и ополченцы молчали. Чего зазря тратить силы на ненужные словеса?

— Сегодня не полезут, — спокойно наблюдая за ордынцами, высказался Кондрат.

— Почему так думаешь? — спросил Кудрявцев.

— Ждут своего хана, или одного из царевичей. Что тот надумает, то и велит сделать.

— И сколько здесь может быть войск?

— Думаю, не больше пяти тысяч, — после небольшого раздумья ответил сотник.

— Почему?

— Если больше, то лошадям травы не хватит. Тем более её и так мало. А у них с собой ещё овцы, из которых они себе еду готовят…

— А вдруг решатся на атаку? Тогда всё равно, сколько травы…

— Если и решаться, то точно не сегодня. Скорее всего, завтра к полудню…

— Почему?

— А ты сам посмотри… Плотов нет, лодок нет…

— Я слышал про кожаные бурдюки, которые наполняют воздухом и привязывают к бокам лошадей… Так и плывут.

— Могут и так, — согласился сотник. — Но на ночь глядя не полезут. Чего им плутать в потёмках? Хотя дозоров опасаться стоит. Были случаи, переправлялись смельчаки на нашу сторону и прислугу у тюфяков резали.

— Тюфяки — это пушки? — спросил Кудрявцев, указывая на свои орудия.

— Они. Только наши с вашими не сравнить. Зело необычные.

— Ну, — капитан развёл руками, мол, какие есть. — Только где же ваши тюфяки? Не увидел я ничего…

— Так оборона вона, на сколько вёрст растянулась, — Кондрат махнул рукой вдоль реки. — Где уж всем тюфяки иметь? Ладно — вы подошли. Иначе, если бы ордынцы сунулись, пришлось бы подмогу кликать…

— А теперь не нужно будет? — усмехнулся Кудрявцев.

— Теперь удержим, — уверенно заявил сотник. — Ордынцам спешиваться придётся, чтобы преграду нашу преодолеть. Только какие из них пешцы? Татарин без лошади, всё едино, что баба без языка. Глазёнками-то зыркает, а яда ин нету! Зато у твоих воинов, как я посмотрю, броня знатная…

— Стараемся, — улыбнулся капитан.

Рогатый месяц задумчиво завис на ночном небе. Облака, спешащие по своим делам, натыкаются на застывшего увальня, недоумённо останавливаются и торопятся дальше. Некоторые из-за спешки не замечают, что зацепились мохнатой шубкой за его острый рог. И тогда сквозь образовавшуюся прореху сыплются вниз серебряные чешуйки и бесшумно падают в тёмные воды Угры. А та, украсив ими свой пояс, спешит похвастаться к старшей сестре. И Ока, словно любящая мать, распахивает перед этой фантазёркой объятья.

Видать какое-то облачко обнаружило в шубке прореху и пожаловалось родной тётке. И вот грозная туча, заслонив собою месяц, требует от него ответа. Под "шумок" три фигуры незаметно отделились от левого берега Угры и тихонько погрузились в воду. Их путь лежал к ордынскому лагерю. Не прошло и десяти минут, как они уже выбрались на сушу и притаились среди прибрежных кустов. Внимательно слушая тишину и принюхиваясь к ночному воздуху, разведчики стали продвигаться ближе к кострам, которые сотнями рассыпались по долине. Они горели возле телег, возле шатров и палаток, в небольших ложбинках: везде, где ордынские десятки облюбовали себе места для ночлега. Пятитысячный лагерь спал и не спал. У костров жались небольшие группки воинов, назначенных по одному человеку от каждого десятка, чтобы охранять табун, принадлежавший их сотне. Перекликивались часовые. Недовольно ворчали собаки, когда поблизости оказывался чужак. Кто-то сладко подрёмывал в шатрах на мягких шкурах, а кто-то на улице под телегой, накидав на стылую землю соломы да прижавшись к мягкому овечьему боку, покрытому свалявшейся шерстью. Возможно, завтра эту глупую скотину придётся съесть, однако сейчас она давала хоть немного тепла, которого с каждым днём становилось всё меньше и меньше. Холодные ветра, нудный моросящий дождь, порой перерастающий в ливень, заморозки по утрам — всё это не приносило радости ордынскому войску, начавшему свой поход ещё весной.

Фьють! — и замерла недовольно рычавшая собака. Фьють! Фьють! — и парочка часовых безвольно упала на чьи-то вовремя подставленные руки. Тихонько откинулся полог шатра, открывая вид на очаг, внутри которого плясали язычки пламени. Рядом с очагом спал сотник и два верных нукера. Фьють! Фьють! Фьють! — перестраховались разведчики. Безошибочно определив главного, ему что-то засунули под язык, а у двух других просто извлекли небольшие шипы, которые впились им в кожу — улики оставлять запрещалось. После чего безвольную тушу сотника взвалили на спину одному из разведчиков и вынесли наружу.